Когда последний урок закончился, Кирилл слинял на занятия в свой кружок или куда он там обычно ходил. А я осталась убирать класс. Дежурство никто не отменял. Спасибо на том, что Соболев поменял воду в ведре и выбросил мусор. Но я бы, и сама могла, все же он болеет, не хотелось напрягать лишний раз.
Танька с Натой задержались вместе со мной. Они подвигали парты, поправили занавеску, полили цветы на шкафу, а я тем временем разбиралась с доской и мелом. Закончили мы все это дело минут через двадцать. Больше болтали, чем убирали, поэтому вышло дольше.
Выдвинулись из класса, в полной боевой готовности, немного пройтись, а затем по домам. Однако как вышли, так и остановились. Вернее, остановилась я. Ноги будто к земле приросли, а тело онемело. Возле подоконника стоял Соболев, а рядом с ним Прекрасная Ксения. Ее голова прильнула к его груди, а он медленно гладил по волосам девчонки, что-то шепча на ушко. Выглядела сцена настолько интимной, настолько же и противной, по крайне мере для меня.
— Нифига, — не сдержала эмоции Танька, и глаза ее округлились размером по пять рублей.
— Ого, — поддакнула Ната общей картинке шока.
Мне же было нечего сказать. Показалось, что сердце сделало кульбит, как цирковой артист под куполом. Звезды все с неба рассыпались, погасли и исчезли, оставляя какую-то пустошь, темноту и сырость. Именно в ту минуту, когда смотрела в диком оцепенении на Кирилла и Ксюшу, на то, как он нежно проходит пальцами по ее волосам, я поняла: он мне нравится, как нравятся мальчики девочкам. Отчетливо поняла, слишком ясно и слишком поздно.
Я не заметила соленную тонкую слезу, которая скатилась по щеке и коснулась губ. Не заметила, как сжались пальцы на руках в кулачки. Голос настойчиво твердил
Стоя там, в шумном коридоре, среди многочисленных школьников, среди стольких голосов, мне вдруг показалось, что за спиной отрезали крылья. Я падаю с обрыва в глубокую яму, где нет моря, моего моря.
Отворачиваюсь.
Сила воли требуется невероятная, чтобы просто перестать смотреть на Соболева. Но еще большая сила нужна, чтобы сдержать слезы.
— У меня живот прихватил, — кидаю сухо и холодно девочкам, показательно обхватывая себя руками. Нужно уходить, здесь разум подсказывает верно. Поэтому я поднимаю ноги, делаю шаг за шагом, пытаюсь переступать, а потом осознаю, что бегу, убегаю просто.
Не знаю, как вышла из школы, как одевала верхнюю одежду. Не помню, как оказалась дома, но подушка приняла меня с распростертыми объятиями. Приняла меня и мои глупые слезы.
Глава 22
В четверг я в школу не пошла. Соврала маме, что болит живот и осталась дома. Хотя может и не вранье это. Мне на самом деле, было плохо.
К обеду Кирилл прислал сообщение с вопросом все ли в порядке, но я не ответила. Какая разница, что со мной, если у него есть другая девочка. Перед глазами до сих пор стояла Ксюша. Такая красивая, такая робкая и нежная. Она идеальная. А я — третий лишний.
Вечером Соболев позвонил. Это было странно, и, наверное, стоило бы обратить внимание на его настырность, но я была слишком занята самобичеванием. Симпатия к парню переросла в ненависть. Я злилась на него, на себя, на Царевну Лягушку. Кусала ногти, губы, тяжело вздыхала, но трубку не поднимала. Хватит. Играть с моими чувствами больше не позволю.
И именно это решение послужило началом новой войны в молчанку.
На следующий день, я распустила волосы и накрасила глаза тушью. Впервые, пошла в школу в таком виде, хотелось показать себя с лучшей стороны. Головой понимала, что если парень к тебе ничего не испытывает, то и все эти выходки ничем его не затронут. Но поступить иначе не могла.
В классе я поздоровалась со всеми, кроме Кирилла. И он, конечно, спросил в чем дело. Отвечать не стала, сделала вид, будто не слышу. Крутила головой по сторонам, старалась улыбаться, хотя сердце разрывали порезы от когтей, которые остаются после разбитых чувств. Я ощущала себя брошенной, кинутой, никому не нужной. А вокруг смех, задиристые голоса, улыбки.
Тошно.