1895
«Собственность Г. Г. Холмса»
Детектив Фрэнк Гейер был крупным мужчиной с приятным честным лицом и большими моржовыми усами; во взгляде его глаз и в манере поведения чувствовалась какая-то недавно обрушившаяся на него беда. Он был одним из лучших детективов полиции Филадельфии, где прослужил двадцать лет, в течение которых расследовал и раскрыл не менее двухсот убийств. Он изучил сам процесс убийства и мотивы, побуждающие к нему, изучил его неизменные приемы и шаблоны. Мужья убивали жен, жены убивали мужей, бедняки убивали друг друга; мотивы убийств всегда были одни и те же: деньги, ревность, страсть и любовь. Редко какой-либо убийца использовал в своем преступлении мистические элементы, о которых прочитал в купленной за десять центов книжке рассказов сэра Артура Конан Дойля. Однако поначалу полученное Гейером задание – а было это в июне 1895 года – было не совсем обычным. Необычность заключалась в том, что подозреваемый уже находился в заключении; он был арестован семь месяцев назад по обвинению в мошенничестве в отношении страховой компании и в настоящее время содержался в филадельфийской тюрьме «Мойаменсинг».
Этим подозреваемым был врач, назвавшийся Маджеттом, но он был более известен под псевдонимом Г. Г. Холмс. Он жил раньше в Чикаго, где вместе с подельником Бенджамином Питзелем управлял отелем во время работы Всемирной Колумбовой выставки в 1893 году. Затем они переехали в Форт-Уэрт в Техасе, оттуда перебрались в Сент-Луис, после чего объявились в Филадельфии, совершая по пути разнообразные махинации. В Филадельфии Холмс получил обманным путем 10 000 долларов у страховой компании «Фиделити мьючуал лайф ассосиэйшн», для чего инсценировал смерть держателя страхового полиса, Бена Питзела. Холмс оформил страховку в чикагском офисе этой компании в 1893 году, незадолго до закрытия выставки. Заподозрив мошенничество, страховая компания обратилась за помощью к Национальному детективному агентству Пинкертона – «Глаз, который никогда не спит» – с просьбой разыскать Холмса. Оперативники агентства напали на его след в Берлингтоне, штат Вермонт, и проследовали за ним в Бостон, где по их просьбе полиция его арестовала. Холмс признался в мошенничестве и дал согласие на экстрадицию в Филадельфию для судебного разбирательства. На этом дело и было закрыто. Но сейчас, в июне 1895 года, появились неопровержимые улики, свидетельствующие о том, что Холмс не просто
Гейеру было поручено разыскать детей. Его пригласили присоединиться к расследованию, которое вел окружной прокурор Филадельфии, Джордж С. Грэхем, который в течение многих лет привык полагаться на помощь и содействие Гейера в наиболее чувствительных для города делах. На этот раз Грэхем дважды обдумывал свое приглашение, поскольку знал, что всего два месяца назад Гейер потерял свою жену, Марту, и двенадцатилетнюю дочь, Эстер, погибших при пожаре, возникшем в их доме.
Допрос Холмса в камере не дал Гейеру ничего нового. Холмс настойчиво заверял его, что, когда он в последний раз видел детей Питзела, они были живыми и ехали с женщиной по имени Минни Вильямс туда, где скрывался их отец.
Скользкий и угодливый Холмс показался Гейеру эдаким ловким хамелеоном. «Холмс в основном делал ставку на ложь, приукрашенную некими витиеватыми драпировками, – писал Гейер, – и все его рассказы украшены такими яркими и впечатляющими драпировками, которые, как он считал, усилят достоверность его заявлений. Рассказывая, он делал все, чтобы выглядеть откровенным; переходил на патетический тон, когда пафос мог быть более всего ему полезен; он произносил слова с дрожью в голосе, при этом его глаза часто становились влажными; манера его речи внезапно и быстро менялась, становясь решительной и волевой, словно его память вдруг преподносила ему поводы для негодования или решимости, извлекая их из-под пластов нежных и болезненных воспоминаний, которые только что трогали его сердце».
Холмс утверждал, что спрятал труп, похожий на Бена Питзела, поместив его на втором этаже дома, арендованного специально для выполнения задуманного мошенничества. Случайно или в силу непроизвольного стечения каких-то зловещих обстоятельств, этот дом располагался позади городского морга, в нескольких кварталах от здания городской мэрии. Холмс признался в том, что при размещении там трупа он постарался придать ему такой вид, как будто Питзел погиб в результате случайного взрыва. Он залил растворителем верхнюю часть трупа и поджег ее, после чего расположил тело на полу так, чтобы солнечные лучи падали прямо на него. Когда тело было обнаружено, лицо разложилось и его черты стали неузнаваемыми. Холмс добровольно вызвался помочь коронеру провести идентификацию. В морге он не только помог найти отличительную бородавку на шее мертвого мужчины, а, вытащив собственный ланцет, сам же и удалил эту бородавку, после чего как бы между прочим протянул ее коронеру.
Коронер изъявил желание, чтобы кто-либо из родственников Питзела присутствовал при идентификации. Жена Питзела, Кэрри, была больна и не могла прийти. Вместо себя она прислала свою вторую по старшинству, четырнадцатилетнюю дочь Эллис. Помощники коронера положили тело так, чтобы Эллис были видны только зубы Питзела. Ей показалось, что это был труп ее отца. Страховая компания произвела страховую выплату. После этого Холмс отправился в Сент-Луис, где жила семья Питзела. Пока Эллис находилась под его влиянием, он убедил Кэрри позволить ему взять с собой еще двух ее детей, объяснив это тем, что их отец, вынужденный прятаться, очень хочет увидеть их. Он взял с собой одиннадцатилетнюю Нелли и восьмилетнего Говарда и, обремененный тремя детьми, отправился в это странное и печальное путешествие.
Из писем Эллис Гейер понял, что она поначалу воспринимала эту поездку как что-то похожее на приключение. В письме к матери, датированном 20 сентября 1894 года, Эллис писала: «Жаль, что ты не смогла увидеть того, что видела я». В этом же письме она выражала свое отвращение к приторно-сладким манерам Холмса. «Я не выношу, когда он называет меня деткой, малышкой, дорогушей и подобными дрянными словами». На следующий день она написала новое письмо: «Мама, ты когда-нибудь видела или пробовала красные бананы? А я уже съела три штуки. Они такие большие, что мне их даже и не обхватить, и я могу лишь придерживать такой банан, зажав его между большим и указательным пальцами». После отъезда из Сент-Луиса Эллис не получала никаких вестей из дому и боялась, что здоровье ее матери, возможно, еще больше ухудшилось. «Получила ли ты 4 моих письма, не считая этого? – писала Эллис. – Ты еще лежишь в постели или можешь ходить? Я очень хочу получить от тебя хоть какое-нибудь известие».
Одним из нескольких фактов, ставших известных детективу Гейеру, было то, что ни одно из писем Эллис не дошло до Кэрри Питзел. Находясь под надзором Холмса, Эллис и Нелли постоянно писали матери и отдавали эти письма Холмсу, надеясь, что он отправит их по почте. Но напрасно – ни одного письма он так и не отправил. Вскоре после его ареста полиция обнаружила жестяную коробку с надписью «Собственность Г. Г. Холмса», в которой среди прочих документов была и дюжина писем от этих девочек. Он хранил их в коробке, словно это были ракушки, собранные на пляже.
Теперь миссис Питзел не находила себе места от охвативших ее волнения и дурного предчувствия, несмотря на недавние заверения Холмса о том, что Эллис, Нелли и Говард находятся в Лондоне под неусыпным присмотром Минни Вильямс. Розыскные действия, предпринятые Скотланд-Ярдом, не обнаружили следов никого из них. Сам Гейер испытывал слабую надежду, что его поиски закончатся более результативно. «Ведь с того момента, когда кто-либо слышал что-либо об исчезнувших детях, прошло более чем полгода, – писал Гейер, – это никоим образом не выглядело легкой задачей, к тому же все заинтересованные в этом деле вообще не верили в то, что дети будут когда-либо найдены. Однако окружной прокурор полагал, что необходимо предпринять еще одну, последнюю попытку отыскать детей, хотя бы ради страждущей матери, если других причин нет. В моей работе не было каких-либо ограничений, мне всего лишь было предписано действовать сообразно собственной логике и при проведении расследования следовать в том направлении, которое укажут мне обнаруженные улики».
Гейер приступил к розыску вечером 26 июня 1895 года; это был жаркий вечер жаркого лета. Ранее в июне зона «постоянно высокого» атмосферного давления обосновалась над штатами, расположенными в середине Атлантического побережья, и в течение всего периода 90-х годов являлась решающим фактором, определяющим температуру в Филадельфии. В сельской местности преобладало влажное безветрие. Даже в ночное время воздух в вагоне поезда Гейера был спертым и сырым. Из мужского купе несло сигарным дымом, а при каждой остановке поезда в вагоне слышались громкое кваканье лягушек и стрекот сверчков.
На следующий день, когда поезд быстро шел по затянутым теплым туманом низинам Пенсильвании и Огайо, Гейер перечитывал копии детских писем, ища в них что-либо, на что он сначала не обратил внимания и что могло бы хоть как-то направить его поиски. Эти письма не только представляли собой неопровержимые доказательства того, что дети были с Холмсом, но и содержали географические сведения, по которым Гейер мог составить примерный маршрут их путешествия с Холмсом. Как оказалось, их первая остановка была в Цинциннати.
Детектив Гейер прибыл в Цинциннати в половине восьмого вечера в четверг, 27 июня, и поселился в «Палас-отеле». На следующее утро он пришел в Главное управление городской полиции, чтобы представиться ее начальнику и сообщить о своем задании. Ему в помощь назначили детектива Джона Шнукса, с которым Гейера связывали давние приятельские отношения.
Гейер надеялся по письмам детей реконструировать их дальнейшее путешествие из Цинциннати. Но сделать это было не так легко. Для достижения поставленной цели он, помимо собственной головы, располагал еще несколькими подручными средствами: блокнотом для записей, пачкой фотографий и детскими письмами. С детективом Шнуксом они составили список всех отелей Цинциннати, расположенных вблизи железнодорожного вокзала, а затем пешком обошли их все, чтобы проверить регистрацию и попытаться обнаружить хоть какие-то следы присутствия в каком-либо из них Холмса и детей. То, что Холмс регистрировался в отеле под вымышленным именем, не вызывало никаких сомнений, поэтому Гейер имел при себе его фотографии и даже изображение плоского чемодана с детскими вещами. С того времени, когда дети писали свои письма, прошло много месяцев, однако Гейера не покидала надежда, пусть слабая, на то, что кто-нибудь вспомнит этого мужчину с тремя детьми.
Но как раз в этом, как нередко случается, он и ошибался.
Детективы тащились от одного отеля к другому. День становился все жарче и жарче. Они вели себя вежливо и корректно, нигде не проявляя нетерпения, несмотря на то, что всюду им надо было представляться и снова, уже в который раз, пересказывать одну и ту же историю.
Идя по Сентрал-авеню, они зашли в небольшой и недорогой отель, «Атлантик хаус». Так же как и при посещении других отелей, они попросили клерка, сидевшего за стойкой, показать им книгу регистрации постояльцев. Просмотр книги они начали со среды, 28 сентября 1894 года, с того дня, когда Холмс, уже подчинивший себе Эллис, забрал Нелли и Говарда из их дома в Сент-Луисе. Гейер полагал, что Холмс с детьми приехал в Цинциннати позднее в тот же день. Гейер, водивший пальцем по странице, остановился на записи «Алекс Э. Кук», постоялец, который согласно записи в регистрационном журнале путешествовал с тремя детьми.
При виде этой записи память Гейера буквально всколыхнулась. Холмс и раньше пользовался этим псевдонимом, когда арендовал дом в Берлингтоне, в штате Вермонт. К тому же до этого момента Гейер видел много записей, сделанных рукой Холмса, и почерк, которым была сделана запись в гостиничном гроссбухе, он узнал сразу.