Я безразлично хмыкнул, желая показать, что услышал ее, затем довел нас до душа, врубил струю и, не снимая одежды, зубами сорвал с Мэд платье.

А потом принял самый длинный и грязный душ в своей жизни.

Пару дней спустя мы с Грантом совершали пробежку в Центральном парке. Привычка, которой мы придерживались с подросткового возраста, поскольку жили в одном квартале и сами диагностировали себе синдром дефицита внимания и гиперактивность, поэтому нам нужно было выплескивать энергию. Иногда мы бегали молча, иногда болтали о школе, девушках, работе и прочем дерьме (не в буквальном смысле, помимо того случая, когда Грант жестко отравился во время горнолыжного отдыха в Тахо, который мы потом еще долго обсуждали).

Обычно мы преодолевали полный круг в десять километров, после чего перед началом рабочего дня проводили короткую силовую тренировку в тренажерном зале, расположенном в здании, где я живу. Но поскольку вчерашний день я провел у Мэд, а в свою квартиру заскочил лишь для того, чтобы взять чистую одежду и сходить в туалет (потому что, как мне сказали, занимать ванную в однокомнатной квартире лишь для того, чтобы пролистать все статьи в «Нью-Йорк таймс», не соответствует поведению джентльмена), мы пропустили целый день тренировок.

– Значит, ситуация принимает серьезный оборот. – Грант представлял собой идеальный образ бегуна: кроссовки с амортизаторами, шорты для бега, кепка, Apple Watch и специальные гелевые носки. Для завершения образа ему не хватало только гребаного номера, наклеенного на спину, как у Усэйна Болта. Я выглядел более сдержанно: черные шорты для бега, черная футболка и черные кроссовки, которые Кэти дарила мне каждые три месяца, дабы удостовериться, что мои стопы не состоят исключительно из мозолей. Но я не увлекался полумарафонами, подобно сестре и Итану. Я занимался спортом, потому что не хотел умереть молодым или обзавестись пузом к тридцати годам.

– Напротив. У нас сжатые сроки, поэтому я стараюсь извлечь максимальную выгоду. У меня все продумано.

Когда отец умрет, отношениям с Мэдисон тоже наступит конец.

– Хотелось бы послушать, – сказал Грант, делая вид, что подпирает подбородок кулаком, не сбавляя темпа. – Расскажи мне свой план.

– Я собираюсь проводить дни с отцом. Каждый день после работы возвращаться к нему, играть в шахматы, ужинать, смотреть телевизор, разговаривать, а вечером уезжать к Мэд и проводить с ней ночь. Таким образом, буду наслаждаться обоими мирами, и никто меня не переиграет.

– Не переиграет, – повторил Грант, ожидая дальнейших объяснений.

– В прошлый раз меня засосало в черную дыру грязного секса и честных разговоров. Больше такого не повторится.

– Это называется влюбленностью, идиот. Ты влюбился и обиделся, что никто не воздвиг тебе за это памятник. Поэтому совершил неимоверную глупость, пожалел об этом, получил второй шанс, и теперь, насколько я понял, ты снова собираешься все испортить.

Влюбленность. Вот какое слово использовал Грант. Он сошел с ума. В этом я уверен. И теперь тот факт, что я доверил ему здоровье своего отца, начинал меня беспокоить.

– Мне не нужны отношения, – возразил я.

– Что ж, ты уже в них.

– Мэд знает, что это не по-настоящему, – сказал я, хотя от меня не ускользнуло, что мы вот-вот перечеркнем правило трех ночей в неделю.

– Я не о ней беспокоюсь, Чейз.

Мы огибали поворот, поднимаясь вверх по склону. Я вспомнил, как отец однажды сказал, что дороги в Центральном парке изогнуты, чтобы предотвратить гонки на лошадях и каретах. Я подумал, сколько еще фактов он не успел мне поведать. Грант отстал, и я воспользовался возможностью перевести тему разговора на него.

– А что насчет вас с Лайлой? – спросил я.

– Все кончено.