— Разные, Пётр. За дворянок не скажу, не смотрел, а мещанки разные. Есть хорошенькие, есть страшные. А тебе зачем?

— Родители пишут, мол, жениться мне пора и всё такое.

— На француженке? Тебе здесь невест мало?

— Да, понимаешь, родня у меня уж больно склочная. Сразу начнут ей про меня рассказывать гадости, настраивать. Обязательно будут через неё просить у меня, чтобы за племянников хлопотал: учиться не хотят, а я их пристраивай.

— И?

— Французский язык родственники не знают, вернее, так говорят, что она их ни за что не поймёт. И будет у меня тишь и благодать.

— Тогда, лучше на катаянке женись.

— Почему? — он даже привстал.

— У них язык сложный, у нас его никто не знает. Так что ни родственники ей нашептать не смогут, ни она тебе. А про домашние дела ты ей жестами объяснишь.

— Да ну тебя, — Бобров заржал, — катаянка, тоже скажешь. Слышал, они рис любят, а я его терпеть не могу. Да и глаза у них узкие, буду всё время думать, что она меня подозревает в чём-нибудь. Нет, останусь холостым пока. Мне и так неплохо.

Он полежал ещё, сгрыз травинку до половины, и снова спросил:

— Костя, ты в Италии бывал?

— Неа, денег не было.

— И я нет. Говорят, хорошо там, красиво, тепло. Культура всякая: храмы, фрески, статуи. Еда вкусная.

Я пожал плечами — хорошо там, где нас нет. А стоит приехать, обязательно выяснится, что фрески облупившиеся, у статуй руки отколоты, а еда дорогая. Но говорить этого Боброву я не стал: пусть себе мечтает, полезно для развития воображения.

— Пётр, ты лучше расскажи про княгиню.

— Какую?

— К которой мы едем. Марья Алексеевна, правильно?

— Ага. А чего рассказать?

— Из какого рода, что любит, какие взгляды, почему одна живёт.