- Давай перестанем расшаркиваться и перейдём к причине твоего появления.

- Ты права, - Нина подошла к столу и без приглашения устроилась в мягком кресле, - давай перейдём.

Брюнетка усталым движением сняла очки, и Лена заметила тёмные круги под искусно подведенными глазами. Если бы не эта мелочь, Нину можно было бы принять за беззаботную иностранку.

- Я пришла сюда не для того, чтобы выяснять отношения.

Хотя Ковалевская старалась контролировать эмоции, ей не удалось скрыть удивление.

- Какие отношения? Насколько мне известно, никаких отношений ни со мной, ни с Алеком, ни даже с собственной дочерью у тебя нет.

- Не язви, - Нина молчала очень долго, нервно теребя ручки дорогой сумочки, а затем выпалила. - Я пришла, чтобы... чтобы извиниться. - У Лены от удивления не нашлось подходящих слов. Нина же вытащила из сумочки носовой платок и совсем неинтеллигентно высморкалась. - Вижу, ты удивлена. Мне было очень трудно это сказать. Я так мечтала о нём. Ты понимаешь, о ком я говорю. А он предпочёл тебя. Какая несправедливость! У тебя было всё - красота, ум, обаяние. Ты легко училась и нравилась преподавателям. Я не могла позволить, чтобы Алек тоже достался тебе. Признаюсь, я не ожидала, что у вас зайдёт так далеко, ведь ты всегда была такой правильной и невинной. Я было, даже приуныла. А тут такой подарок судьбы.

- А как же Вадик?

- А что Вадик? Его мамочка не хотела меня в невестки. Я думала, если забеременею от него, то она меня примет. Но у нас никак не получалось. Наверное, у Вадика с этим были проблемы. А потом она нашла ему жену. Короче, с Вадиком я пролетела.

Что можно было сказать на подобные откровения? Лена молчала. Комкая платок в холёных руках, Нина продолжила:

- Я не подозревала, что Зорин будет так страдать. Ты бы видела его несчастное лицо, как он вздрагивал, когда открывалась дверь твоей палаты. Я задыхалась от зависти. Он должен был стать моим. В тот момент, когда он расспрашивал о тебе и ребенке, я придумала... как получить его. Конечно, план был рискованным. Или ты, или Алек могли не поверить мне на слово, могли не написать нужные записки. В тот момент, когда я протянула Зорину карандаш и бумагу, он заколебался и попросил прийти за ответом позже. Но всё получилось. Мне повезло еще раз, когда Алек напился. Я успокаивала его. Правда, он сбежал от меня, но не надолго. Я была уверена, что своего ребёнка он не бросит. Мы поженились. Я потом всё пошло наперекосяк.

Обманутый Алек. Не знавший отца Лёша. Росшая без матери Маша. Ковалевская не думала в этот момент о себе. Лена смотрела на бывшую подругу, слушала её откровения и не испытывала к ней жалости, хотя Нина тоже не была счастлива.

- Я думала, Зорин привыкнет и полюбит меня. А он говорил только о тебе, любил только тебя. Алек отказался жить со мной! Почему судьба так ко мне несправедлива? - С этим утверждением Елена могла поспорить, но не стала. - Я, конечно, ужасная мать. У меня совершенно отсутствует материнский инстинкт. Пригрозив Зорину, что отберу у него дочь, я лишь хотела заставить его принять меня. И он принял - Машу. Я уехала, а они стали жить без меня. Оказалось, я им не нужна. Об этом тяжело говорить. Ты можешь не поверить, но я люблю свою дочь.

Тут Елена не выдержала.

- Так сильно ее любишь, что позволила своей сообщнице впутать собственного ребёнка в неприятности?!

- Я не хотела! - Нина вдруг расплакалась. - Когда вдова позвонила мне и сообщила, что вы с Зориным встретились, я, словно, с ума сошла. Но я просила только напугать тебя, чтобы ты уехала. Всё остальное было её инициативой. Но когда я узнала, что моя бедная девочка оказалась в опасности... в опасности по моей вине, я бросилась звонить. Но эта негодяйка не брала трубку. Представляешь, её опекает какой-то крутой дядя. Но я хотела не это сказать.

- Что может быть важнее безопасности собственного ребёнка? - Елена не скрывала брезгливости, произнося эту фразу.

- Да, ты права. Я хотела... Я хочу поблагодарить тебя за спасение моей дочери, - у ярко накрашенного рта образовались горестные складки. - Если бы не ты...

- Я не нуждаюсь в твоей благодарности.

Нина молча вытирала слёзы. Молчала она долго, а затем снова высморкалась и твердо сказала: