— Да, вон тот, снизу... около ванной. Он жив. Мне кажется, будет не лишним задать ему несколько вопросов. Но этим уже займется Броньола. — Болан встал со стула и подошел к паре сцепившихся тел. Рывком он вытащил человека, лежавшего внизу, и, подтащив его к стене, прислонил к ней.

— Что ты собираешься с ним делать? — спросил Элбрайт, кивнув на находящегося в бессознательном состоянии взломщика.

— Я скажу Броньоле, где его можно забрать.

— А что делать мне? Я могу быть тебе полезен?

— Да. Тебе нужно будет выйти на улицу, обойти дом, и я подам тебе этот мешок.

Элбрайт застыл на месте, как будто плохо расслышал, что ему было сказано.

— Пошевеливайся! — сказал Болан повелительным тоном.

Элбрайт попятился к двери. Он открыл её не глядя: его взгляд был прикован к Палачу. На мгновение Болану показалось, что его молодой напарник сейчас удерет. По лицу молодого агента было видно, как он старается перебороть чувство отвращения: его представление о долге слабо соотносилось с тем, что лежало на полу. Так бывает почти со всеми новичками. Болан вспомнил Вьетнам, он не мог назвать ни одного, даже самого отъявленного головореза, который бы не имел вначале подобных проблем.

Дикая жестокость той войны была для одних пожизненной травмой, для других — огнем, выжегшим в них все человеческое. Для Болана это оказалось нечто большее. Война научила его искусствам, доселе ему неведомым, которые стали неотъемлемой частью его жизни. До конца своих дней он не сможет забыть те месяцы, в течение которых он претерпел гораздо больше метаморфоз, чем может сделать с человеком сама природа. Огонь и кровь, реки которых он не раз переходил вброд, угопая в них по горло, оставили на нем множество шрамов, но все же пощадили его жизнь. Следующие несколько минут должны были решить, будет ли Элбрайт в будущем его надежным союзником.

Болан начал действовать. Он оторвал сетевые шнуры от находившихся в номере ламп и кабель от телевизора. Затем, оттащив от стены все еще не пришедшего в себя пленника, он крепко связал за спиной его руки. Сложив второй провод вдвое, он ловко скрутил ноги контуженного. Толстым телевизионным кабелем Болан привязал ступни взломщика к его запястьям. Затем он поставил эту сложную композицию на колени, присел на корточки и, ухнув, взвалил связанного себе на плечи. Сгибаясь под тяжелой тушей, Болан прошел в ванную и, не церемонясь, вывалил свою ношу в окно. Та приземлилась с глухим стуком.

"О, боги... — взмолился про себя Элбрайт, — образумьте этого медведя!"

Болан высунулся в окно. Молодой агент ЦРУ склонился над контуженным врагом и, чуть не плача, рассматривал путы, которыми Болан щедро снабдил того.

— Могли бы ослабить шнуры, — голос Элбрайта чуть дрожал, но был довольно резок, — или вам не известно о физиологии организма?

Неожиданно Болан рассмеялся так, что ему трудно было успокоиться, — и это был первый за время их знакомства раз, когда Болан вообще смеялся.

— Я подумал, что тебя здесь уже не будет...

— Напрасно. Моя командировка еще не закончилась. Впрочем, как и ваша... В одиночку не справиться, хотя пока, на мой взгляд, вы действовали неплохо. Но я имею приказ, и пока ситуация не прояснится, приказы остаются приказами, какими бы вздорными они не показались...

— Я бы сказал, что "вздорный" — это еще слишком слабый эпитет для того дерьма, в котором мы плаваем уже несколько дней, — заметил Болан, приземляясь рядом со своей композицией, лежащей на травке.

— Черт, — ответил Элбрайт. — Если ты знаешь другое слово, то назови его, я сгораю от любопытства. — Сам того не заметив, он перешел с Боланом на "ты".

Не сказав больше ни слова, Палач нагнулся и подхватил связанного под мышки. Ему нравилась горячность новичка — этот парень начинал ему импонировать. Болан знал, что без него ему будет намного труднее и про себя порадовался, что судьба послала ему такого партнера.

Не дожидаясь ответа, Элбрайт обхватил ноги пленника.