— Хотел бы я знать, кто дал ему сведения. Узнаю — задницу поджарю!
— Не понимаю, — произнес Элбрайт. — Мы получили то, за чем пришли, какое нам дело до этих фото? Ведь скоро все и так об этом узнают.
— Я тебе объясню, какое дело. Фото, разумеется, ни при чем. Беда в том, что кто-то из наших, знающий об этой операции, открыл рот. Тайна должна оставаться тайной, мальчик Донни. И пока ты работаешь у меня, не забывай об этом.
— А если это были русские? — не унимался Элбрайт.
Коллингсуорт презрительно сплюнул.
— Какие русские!? — завелся он. — Они прекрасно могли снять нас на мосту, если бы это было им нужно. Но не в их интересах афишировать такой обмен: нашего спеца — на трех полупрофи.
Раздраженный глупыми вопросами, Коллингсуорт распахнул дверцу машины, едва не сорвал ее с петель.
— Да поможет Бог тому засранцу, который не умеет держать язык за зубами, я начинаю охоту... Все в машину, едем в Темпельхоф.
Коллингсуорт почти втолкнул Андерсона в салон "бьюика", вскочил следом и с силой захлопнул дверь. Элбрайт занял свое место за рулем. Когда он завел мотор, какая-то непонятная тревога овладела им, но он был не в состоянии объяснить причину ее появления.
2
— Это колоссальный провал: вот все, что мне известно. — Хэл Броньола пребывал в крайне взвинченном состоянии. Он швырнул карандаш на свой письменный стол, да так, что тот подскочил и отлетел в угол кабинета. Броньола не обратил на это никакого внимания. По ту сторону стола на обычном конторском стуле с высокой узкой спинкой молча сидел человек, одетый в черное. Он знал Броньолу и не принял его слова всерьез. Он понимал, что тот знает гораздо больше и расскажет ему все по порядку в свое время.
Представитель Министерства юстиции уставился на своего молчаливого посетителя и некоторое время разглядывал его, словно это была картина, увиденная им впервые. Глаза его ощупывали человека в черном почти минуту, и в конце концов его взгляд встретился с холодными, неморгающими глазами Мака Болана.
— Четыре года, черт возьми, четыре проклятых года в русском лагере, и теперь, попав домой, он смывается, не сказав никому ни слова...
Мак Болан воспользовался паузой для того, чтобы задать вопрос.
— А где была охрана? — спросил он. — Почему его оставили без присмотра?
Броньола устало вздохнул.
— Они не сочли это необходимым. В конце концов, парень-то был наш. Зачем его пасти? Он должен быть счастлив, оказавшись дома после четырех лет лагерей. Ответил бы на вопросы и отправился на все четыре стороны.
— Звучит, действительно, вполне разумно, — сказал Болан. — Возможно, он был оскорблен тем, что его долго не могли вытащить оттуда; может даже он обвинял их в том, что вообще попал к русским. Но ведь все же о нем не забыли, и в конечном счете он был освобожден.
— Но Мак, ты ведь и сам не веришь в эту чушь! Четыре года — срок довольно большой. Русские могли его просто перевербовать. Все возможно...
— Ты думаешь?