Брежнев нервно-зябко помял руки, словно умывая. Блудливая, опасная мысль наведывалась к нему с выходных, вкрадчиво стучась в сознание, искушая и маня.
«Командир корабля нужен в единственном числе, иначе толку не будет, – дрогнул генсек, уступив. – Пусть даже с комиссаром за плечами, но один! Один вождь…»
Клацнул замок, и в дверь заглянул Цуканов[1], изгоняя думку-соблазнительницу.
– Леонид Ильич, – прошелестел негромкий голос, – к вам товарищ Пельше. Говорит, что вызывали.
– Да-да, пусть заходит! – суетливо отозвался хозяин кабинета, двигая тяжёлыми бровями, как будто разминая лоб.
Сухонький председатель КПК[2] не вошёл, а проскользнул, юркнул маленькой серенькой мышкой.
– Прошу, Арвид Янович, прошу… – по-барски зарокотал голос Генерального. – Заходи, не стесняйся!
Узкое костистое лицо придавало Пельше образ фанатичного инквизитора, не знающего жалости к врагам церкви, но сейчас оно выражало опасливое удивление.
Леонид Ильич внимательно посмотрел в глаза напротив, светлые и холодные.
– Вы… в курсе операции «Ностромо», – веско начал он, унимая в душе откровенно детское упоенье здоровьем. – Насколько продвинулись чекисты в поисках предиктора?
– Судя по докладам Николая Ефимовича[3], нинасколько, – покачал лысой головой председатель КПК. В его речи скорей угадывался, чем слышался прибалтийский акцент. – И я бы не ждал особых успехов в течение полугода. Товарищ Андропов правильно ставит задачу – найти, но не спугнуть!
– Согласен, – выразительно кивнул Брежнев. – Вот что… Я не сомневаюсь в Юриной преданности, но… Короче говоря, нужно самим выйти на предиктора, и чем быстрее, тем лучше. – В голосе генсека прорезалась жёсткость: – Мы исполним любые его желания, будем холить и лелеять, но он должен находиться где-нибудь рядом, за высоким забором совершенно секретного и хорошо охраняемого объекта!
Прозрачно-голубые глаза Пельше хищно блеснули, а лёгкая улыбка тронула уголки тонких бескровных губ.
– Понял, Леонид Ильич, займёмся сегодня же.
Глава 1
Весна потягивалась в дремотной истоме. Робкая и нагая, она нежилась на мягкой травке, опушившей чернозём, стыдливо прикрываясь кипенно-белыми кружевами цветущих абрикосов. Голым ветвям не хватало сквозистого зелёного марева – им деревья окутаются чуть позже, как только распустятся первые клейкие листья, но почки уже набухали, словно соски взволнованной девушки.
Где-то далеко на простуженном севере, под Псковом или Ленинградом, в эти самые дни начинался ледоход – рыхлые, раковистые льдины лопались, натужно трогаясь с места, и ясное синее небо удоволенно смотрелось в талые воды.
А здесь, на югах, земля мреет от благодатного тепла. Не того сугрева, что в средней полосе, зыбкого и неверного – отшагнёшь с солнцепёка в тень, и сразу мурашки; нет, держится устоявшийся плюс. Лучезарный воздух истекает запахами буйной жизни, полузабытыми за зиму. Они будоражат воображение и дают волю шальным желаниям…
Щурясь на яркое спелое солнце, я оглядел школьный двор – асфальтированные дорожки, клумбы с полёгшими космеями, иссохшими на корню, выкрашенная серебрином статуя девочки с лейкой. Юркие первоклашки сновали, как мелкая рыбка в пруду, вопили тонкими голосками и бесились: растрёпанные мальчишки дёргали нарядных девчонок за косички, а те давали сдачи – лупили обидчиков портфелями. Пузырящиеся рубашонки, пышные банты и кокетливые фартучки белели напоказ, не прячась под пальтишками и шапками. Теплынь!
Крепко зажмурившись, я подставил лицо лучам – звёздный жар мигом впитался незагоревшей кожей. Вот бы ещё нутром согреться…