Некоторые слова мне были совершенно непонятны. «Продолжалось выпадение «вогли». Еще три французских города были эвакуированы. Король приказал засыпать пораженные площади». Король? Ну ладно, французы сами себе хозяева, а вот что это за «санитарная пудра», которую они использовали против «вогли», что бы это значило? Может быть, что-то радиоактивное? Я надеялся, что они выбрали для расщепления безветренный день… лучше бы в третьей декаде февраля. Я уже подцепил однажды изрядную дозу — еще в армии, по милости одного инженера, болвана проклятого! До неукротимой рвоты не дошло, но пришлось посидеть на консервной диете, а это такое удовольствие — врагу не пожелаешь.
«Прибрежное отделение полиции Лос-Анджелеса оснащено лейколасами. Начальник отделения предложил всем «сардинкам» убираться из города. „Моим людям приказано сначала стрелять, а уж потом устанавливать личность. Пора навести порядок.“»
Я дал себе слово держаться подальше от Побережья, пока не разберусь, что к чему. Мне не хотелось, чтобы в меня стреляли и устанавливали личность — тем более, «потом».
Ну, это так, к примеру. Я бегло просмотрел несколько статей, и только потом до меня начал доходить их смысл.
На меня повеяло родными ветрами: я увидел знакомые заголовки. Это были старые добрые объявления о рождении, смертях, женитьбах и разводах, правда, сейчас там встречались слова «обязательства» и «возвраты». Были там всякого рода списки. Я заглянул в список «воскресших» и нашел там свою фамилию. Это было приятно, вызывало чувство причастности.
Интереснее всего были объявления. Одно из них мне запомнилось: «Молодая привлекательная вдова, одержимая страстью к путешествиям, желает познакомиться со зрелым мужчиной таких же наклонностей. Намерение: двухгодичный брачный контракт».
«Горничная», ее сестры, кузины и тетки были тут как тут, и товарный знак был тот же самый, который я некогда придумал для наших бланков — крепкая деваха с метлой. Я даже пожалел, что поспешил избавиться от своего пая в «Горничных, Инкорпорейтед». Похоже, что сейчас эти акции стоили бы больше, чем все мои активы. Нет, я правильно сделал. Если бы я оставил сертификат при себе, эта пара нечистых наверняка бы переделала передаточную подпись в свою пользу. Как бы то ни было, его получила Рикки, и если она при этом разбогатела — дай ей Бог — я не мог избрать лучшего наследника. Я дал себе слово первым делом, не откладывая, выяснить, что стало с Рикки. Она была всем, что осталось у меня в мире, тем более сейчас. Дорогая маленькая Рикки! Будь она на десять лет постарше, я бы и не взглянул на Беллу… и не обжегся бы.
Сколько же ей сейчас? Сорок… Нет, сорок один. Трудно представить, что Рикки может быть сорок один. Впрочем, это не так уж много для женщины даже в мое время — а, тем более, сейчас. Хотя иной раз невозможно отличить сорокалетнюю от восьмидесятилетней.
Что ж, если она богата, я позволю ей заказать мне выпивку, и мы выпьем за упокой души нашего Пита, забавного маленького создания.
А если что-то сорвалось, и она бедна, несмотря на мои акции, тогда, черт возьми, я женюсь на ней! Именно так. Я не посмотрю на то, что она старше меня на десять лет с небольшим. Такому недотепе, как я, обязательно нужен человек, который бы присматривал за мной и вовремя останавливал — и никто не смог бы сделать этого лучше, чем Рикки. В неполных десять лет она уже умела противостоять Майлзу и всему, что было связанно с ним, совершенно всерьез, с девичьей напористостью. И в сорок лет она должна быть такой же, только более зрелой.
Первый раз со времени моего пробуждения мне стало по-настоящему тепло в этой чужой стране. Рикки была ответом на все вопросы.
И тут внутренний голос сказал мне: «Послушай, болван, ты не сможешь жениться на Рикки — если она стала такой, какой обещала стать, то она уже лет двадцать, как замужем. У нее четверо детей… и старший выше тебя ростом… и конечно, муж, которого ты вряд ли очаруешь в роли старого доброго дяди Дэна».
Я слушал его с отвисшей челюстью. А потом слабо возразил: «Ну, ладно, ладно, я снова опоздал. Но я все равно найду ее. Не расстреляют же меня за это. В конце концов, только она — единственная из всех — понимала Пита».
Я «перевернул» страницу, помрачнев от мысли, что потерял обоих — и Рикки, и Пита. А потом задремал прямо над газетой и проспал до тех пор, пока мой «Работяга» или его двойник не принес мне ленч.
Мне приснилось, что Рикки держит мою голову в своих ладонях и говорит:
— Все хорошо, Дэнни. Я нашла Пита, и мы вдвоем пришли к тебе. Правда, Пит?
— Мяаау!
Добавочный запас слов оказался весьма кстати, когда я взялся читать исторические обзоры. За тридцать лет много всего может произойти, но чего ради приписывать все к истории — ведь каждый, кроме меня, и так хорошо знает об этом? Я почти не удивился, узнав, что Великая Азиатская Республика вытеснила нас с южноамериканских рынков — это было предопределено Тайваньским договором. Еще менее меня удивило превращение Индии в лоскутное одеяло, вроде Балкан. Известие о том, что Англия стала провинцией Канады, ненадолго заняло меня. Я не стал читать о биржевой панике 1987 года: я не мог считать трагедией то, что золото подешевело и больше не является эквивалентом денег, а сколько народу при этом разорилось, касалось меня еще меньше. Золото — замечательный технический металл, его можно применять, где угодно.
Прервав чтение, я начал размышлять, что можно сделать из дешевого золота при его высокой плотности, хорошей электропроводности, чудесной ковкости… и вскоре остановился, поняв, что сперва нужно прочитать техническую литературу. Во всяком случае, для атомщиков это было неоценимым даром. Да и для автоматики золото подходит лучше, чем любой другой металл — кстати, я был почти уверен, что «голова» у «Работяги» была битком набита золотом. Мне нужно было лишь найти себе работу и разузнать, что сделали в своих «конурках под лестницей» мои коллеги, пока меня не было.
Соутеллский Санктуарий не мог снабдить меня технической литературой, и я объявил доктору Альбрехту, что хочу поскорее выбраться в свет. Он пожал плечами, назвал меня идиотом и согласился. Я отказался даже переночевать, ибо совершенно устал от безделья и чтения книг с экрана.