Ниже был перечень простых приказаний — «Стой, иди, да, нет, медленнее, быстрее, подойди сюда, позови сиделку» и так далее. Еще там был небольшой список операций, которые выполняют специализированные модели для больниц, вроде растирания, причем о некоторых процедурах мне и слышать не приходилось. В конце списка было примечание: «Приказания на операции с номера 87 по 242 отдаются только работниками больницы и поэтому здесь не перечислены». Мой «Умница Фрэнк» управлялся кнопками, а не голосом. Не то, чтобы я не додумался до этого, просто система анализа речи весила и стоила бы больше, чем весь остальной «Фрэнк». Стало ясно, что прежде, чем я смогу вернуться к работе, мне придется здорово подучить все, относящееся к миниатюризации и упрощению систем. Кое-что я мог уяснить прямо сейчас — под рукой был «Работяга». Мне предстояла самая интересная в жизни работа, открывалась куча новых возможностей. Техника — искусство практическое, оно зависит не от таланта того или иного инженера, а от общего технического уровня общества. Железные дороги появились лишь тогда, когда пришло их время, и ни годом раньше. Вспомните бедного профессора Лэнгли — все силы своей души он отдал машине, которая должна была летать; он показал себя подлинным гением, но техника того времени не могла воплотить его мечты. Или возьмите великого Леонардо да Винчи — наиболее блестящие его изобретения были в те времена совершенно неосуществимы.

Итак, я предвкушал множество удовольствий.

Я отдал роботу листок с инструкцией, поднялся с постели и посмотрел на его «выходные данные». Я почти не сомневался, что среди всего прочего будет надпись «Горничные, Инкорпорейтед»; может быть, «Аладдин» был преемником «Мэнникса». На пластинке было не так уж много данных: название модели, серийный номер, фабрика-изготовитель и прочее. Там же был список патентов, числом около сорока. Самый ранний — ого! — датировался 1970 годом… и почти наверняка был основан на моих чертежах и единственной модели.

Я отыскал в тумбочке карандаш с блокнотом и записал номер патента из чисто интеллектуального интереса. Даже если схема украдена у меня (а я был уверен, что это именно так), я ничего не мог бы сделать: патент был датирован 1997 годом, а срок давности в моем случае, если, конечно, патентное право не изменилось, истек в 1985 году. Я просто хотел знать правду.

У дежурного вспыхнула лампочка и он произнес:

— Меня вызывают. Могу я уйти?

— А? Ну, конечно. Двигай.

Он снова полез за инструкцией, и я поспешно поправился:

— Иди.

— Спасибо. До свидания, — сказал он, объезжая меня.

— Тебе спасибо.

— Не за что.

Отвечал он приятным, располагающим баритоном.

Я вернулся в постель и доел свой завтрак — он к этому должен был совсем остыть, но почему-то не остыл. Порция была явно рассчитана на какую-то птицу средней величины. Удивительно, но ее хватило и для меня, хотя я был очень голоден. Итак, впервые за тридцать лет я поел — за это время на Земле сменилось поколение. Это косвенно подтверждало меню — то, что я принял за копченую грудинку, оказалось жареными дрожжевыми полосками — национальным блюдом.

Но, несмотря на тридцатилетний пост, еда мало занимала меня, ведь вместе с завтраком они прислали газету — лос-анджелесскую «Таймс» за среду, 14 декабря 2000 года.

Формат газеты не изменился, а вот бумага стала не шероховатая, а глянцевая; иллюстрации были или цветные, или черно-белые, но стереоскопические — убей меня бог, если я понимал, как они это делали. Стереоизображение получалось без очков и прочих приспособлений. Помнится, в детстве я был совершенно очарован стереооткрыткой, рекламирующей свежемороженые продукты. Но та состояла из множества крошечных призм на довольно толстой пластиковой бумаге, а здесь не было ничего, кроме тонкой бумаги и удивительно глубокого изображения.

Я решил просмотреть газету до конца. «Работяга» положил ее так, чтобы мне было хорошо видно первую страницу. Но я никак не мог перевернуть эту страницу — все листы словно смерзлись.

Наконец, я случайно коснулся верхнего правого угла листа. Он свернулся и отлетел. Очевидно, в этом месте заключалась некая хитрость. И другие страницы открывались легко и даже изящно — стоило мне коснуться верхнего правого угла. Добрая половина заголовков напоминала мне старые времена, навевала ностальгическую грусть: «Ваш гороскоп на сегодня», «Мэр на торжественном открытии нового бассейна», «Военные ущемляют свободу печати», «„Гиганты“ играют два матча подряд», «Внезапное потепление огорчает любителей зимнего спорта», «Пакистан предупреждает Индию» — и так далее в том же духе. Точно, как в мои времена.

Другие заголовки были незнакомы, но сами себя объясняли: «„Лунный Челнок“ столкнулся с Нилинидами — стационарная Суточная Станция пробита во многих местах, живых нет», «В Кейптауне линчевали четырех белых — ООН требует санкций», «Мамаши выступают за повышение гонораров — они требуют, чтобы «любительниц» объявили вне закона», «Плантатора из штата Миссисипи обвиняют в нарушении закона о запрещении «Зомби» — защитник утверждает: „Его работники не были наркотизированы. Они тупы от рождения!“»

Что касается «Зомби», то я хорошо знал, что это такое… по собственному опыту.