В квартире повисла мёртвая тишина. Все, включая кошку Дусю, уставились на Сергея.

— Портфель с докладом исчез, — сказал тот негромко.

— Что портфель? — недослышала Люда.

— Портфель пропал, — убитым тоном произнес муж. Про конспирацию, козни иностранных разведок и предательства, которые случаются часто, хотя их никогда не ждешь, ему уже объяснили. И в голове, вместо ожидаемых, закрутилось колесо совсем других событий: короткая поездка в Лефортовскую тюрьму, допрос с пристрастием и расстрел прямо в подвале, несмотря на мораторий…

— А! Так портфель у меня, — Дмитрий Петрович засуетился, метнулся сначала к сыну, потом к столу, заглянул под него, открыл шифоньер, суетливо выбежал на кухню.

«А может, и прямо здесь расстреляют, — подумал Сергей Дмитриевич и вытер лоб. — Кто их знает, какие у них правила…»

— Да вот же он, уже на выходе тебя дожидается! — радостно воскликнул отец.

И всё стронулось, Сергей решительно двинулся к выходу, Люда уточкой заковыляла следом, смахивая с его пиджака одной ей видимые пылинки.

— А если зайдёт разговор, ты про жилищные условия упомяни, не скромничай, — наставляла она на бегу. — И скажи, что я уже на шестом месяце — тогда и на ребеночка метраж посчитают…

«Какой ребеночек, какой метраж…» — в голове словно карусель крутилась, с которой сыпались листки с серьезными грифами и выцветшими чертежами, на которых нельзя было прочитать ни строчки…

Приняв в прихожей из рук отца портфель, Сергей провернул защёлку замка и открыл дверь.

— Добрый день, Сергей Дмитриевич, — стоявший в дверях человек в строгом темном костюме, с отменной армейской выправкой, и острым, как буравчик, взглядом, произнёс эту фразу неожиданно мягким бархатистым голосом — сочетание, удивившее молодого учёного.

Возле лифта, поглядывая то на лестницу, то на соседские квартиры, стояло его отражение, или брат-близнец: тоже в строгом, идеально сидящем костюме, тоже высокий и широкоплечий.

— Добрый день, — поздоровался Ивлиев, на всякий случай выпрямив спину и расправив плечи.

— Добрый! — улыбнулся «близнец». — Выдвигаемся?

Люда подалась было вперёд, очевидно, для объятий и поцелуев, да и родители явно ждали торжественной прощальной процедуры. Но спокойствие Ивлиева было, судя по всему, только внешним: его душа уже покинула родные стены и неслась по направлению к Кремлю. Он только молча кивнул и шагнул к лифту. Сзади раздался грохот падающих журналов и придушенный мяв Дуськи — она, видно, тоже нервничала и слишком сильным рывком когтей разрушила свой пьедестал. Но Ивлиеву это уже было все равно.

— По лестнице, если вы не против, — попросил «близнец» и первым двинулся по ступенькам. За ним пошел Ивлиев, а второй сопровождающий замыкал шествие. Или, точнее, строй.

Валентина Степановна украдкой перекрестила удаляющуюся спину Сергея, хотя прицелиться перстами было сложно, и получилось, что она благословила всех троих. Но ничего плохого, кроме хорошего, в этом никто не увидел.

На улице ярко светило жаркое солнце, брызгающий пылью порывистый ветер не приносил прохлады. Во дворе толклась обычная для полудня бибиревская публика: на детской площадке выгуливали отпрысков молодые мамы, в тенечке забивали козла пенсионеры и всегда свободные любители прохладной жизни, сновали в магазин, химчистку и ЖЭК домохозяйки или их порабощенные мужья, возвращались с занятий школьники, у гаражей на пустых ящиках устроилась неформальная молодежь с пивом и сигаретами… Появление Ивлиева, как бы зажатого между двумя специфического вида мужчинами, привлекло всеобщее внимание.

— Гля, очкарика повязали, — довольно громко сказал кто-то. — За что, интересно?