– Забудь, что я о нем рассказывал, – вяло отмахнулся Бальдур, даже головы не повернув. – Наверняка он с похмелья и злющий аки гоблин…
– Вернее, с бодуна! – со вкусом поправил эмпир. – А значит, легкая добыча…
– Не-а, – упорствовал орк. – Лучше подождем местную повитуху, она всегда по ночам к травнице за самогоном ходит. Повитуха – бабка хилая и подслеповатая, у нее самогон украсть легче будет, чем у Агафона, способного за бутыль даже демону горло перегрызть.
– Сдрейфил, что ли? – высокомерно хмыкнул эмпир. – Так вот, знай: кикимор бояться – клюквы не едать!
– Ах так… сам ты сдрейфил! – С этими словами Бальдур резво съехал до края крыши, запнулся ногой за какую-то железку, невесть как оказавшуюся здесь, и с воем средних размеров гарпии ухнул вниз.
Зорган ухмыльнулся и осторожно спустился по приставленной к сараю лесенке. Из большой кучи вырванных с огорода сорняков раздались невнятные ругательства, а потом несчастную, уже успевшую увянуть травку разнесло в стороны. Хмурый орк поднялся на ноги, вытряхивая из вставшей дыбом шевелюры сухие веточки.
– А по-простому выбраться нельзя было, проводник недоделанный?! – ужаснулась я. – Без лишних сценических эффектов?
– Спокойно! – невозмутимо отозвался Бальдур, отряхнул ладони и хорошо поставленным голосом пропел какую-то абракадабру, из коей мы с Зорганом не поняли ни слова.
Зато сорняки, как оказалось, все поняли отлично – взмахнув печально обвисшими листочками, они стайкой беззаботных пичужек взмыли в воздух и, перелетев забор, в живописном беспорядке устлали землю под соседскими вишневыми деревьями. Юный маг пожал плечами, почесал маковку и, просияв, выдал:
– Что ни делается – все к лучшему!
– Ого, какой крутой – ломом подпоясанный! Так ты еще и колдовать умеешь? – впечатлился виконт.
– Немного! – скромно зарделся орк. – Предлагаю посидеть под забором и подождать деда Агафона, чую – он за выпивкой к травнице отправился…
В своеобразной засаде было до ужаса неудобно – мало того что забор здесь вплотную подходил к свежей навозной куче, так еще злющая крапива в полтора человеческих роста нещадно жалила наши босые пятки. Ибо сапоги нам пришлось снять для бесшумности передвижения и для конспирации, ведь местные такую обувь не носили, а чужие следы могли насторожить какого-нибудь деревенского вояку. Поэтому выбора у нас не осталось. А Бальдур – по мнению Зоргана, успевший от скуки повредиться в своем и так невеликом уме, – всерьез решил заняться слежкой за объектом нашего интереса, и отсюда как раз отлично просматривался соседский двор, чему немало способствовала зияющая дырка на месте выбитой когда-то доски. По двору, кстати, сейчас бестолково метался дед Агафон, хитро оглядываясь и бережно, аки кормящая мать единственное дитя, придерживая что-то за пазухой. Наконец сумбурный забег закончился возле крыльца, под которым стояло ведро. Вновь оглядевшись по сторонам и не заметив, по-видимому, ничего подозрительного, Агафон выудил из-под телогрейки, которую носил не снимая в любое время года, внушительных размеров бутыль с плескающейся внутри мутной жидкостью, любовно погладил пузатые стеклянные бока и ловко засунул ее в ведро. Вздохнул с облегчением, потер руки и, крякнув, гордо прошествовал в избу. Мы понимающе переглянулись… В наших головах промелькнула одна и та же мысль, и слов не потребовалось.
– Тот самый самогон? – на всякий случай спросила я.
Орк радостно закивал.
– Готов? – полувопросительно глянул Зорган на Бальдура и, дождавшись его утвердительного кивка, змейкой юркнул в щель между досками забора. Одновременно с этим душераздирающе скрипнула соседская дверь, являя миру встрепанного и нервно вздрагивающего Агафона.
– Стой!.. – панически зашипел орк, в последний момент хватая виконта за ногу. – Даже не дыши!.. – Шепотом предупредив эмпира, парень вновь припал к дырке в заборе. А мне пришлось снова залечь в треклятую крапиву.
Тем временем дед Агафон трясущимися ручонками вызволял бутыль из плена ржавого ведра – видимо, посчитал его недостаточно надежным тайником для такого сокровища. Ведро сопротивлялось, все глубже продвигаясь под крыльцо… Плюнув на все, ценитель крепких спиртных напитков выволок ведро и водрузил его на перильца крыльца. Однако железная утварь не сдалась без боя – перевернувшись, она вдарила Агафона по лбу, а бутыль выпала и голодным коршуном ринулась вниз, к своей бесславной гибели. Мужичок, издав отчаянный хрип, распластался на земле, протянув руки к небесам. Вот в такие любящие объятия бутыль благополучно и опустилась… вернее, грохнулась всем своим немалым весом. Я аж зажмурилась, отчетливо представив себе хруст ломаемых ребер.
– Силен мужик!.. – уважительно прошипело из соседских кабачков, приютивших виконта, и я поняла, что обошлось. Открыв глаза, я с удивлением увидела, как Агафон со слезами радости прижимает к себе чудом спасенную бутыль.
Однако ненадолго воцарившаяся во дворе идиллия была нарушена скрипом распахиваемой во всю ширь двери и зычным, явно привыкшим командовать голосом: