– Ну, а что ты хотел? – тетя Света вздохнула. – Первый ребенок – последняя кукла, первый внук – первый ребенок. Так что не затягивайте уж с этим. А что до гадания – Светлое Рождество сегодня, нечего бояться, нет у таких, как она, силы в этот праздник, мне так моя свекровь говорила, а она-то в этом деле разбиралась, поверь мне.

Хорошая женщина. И потому мне стало вдруг достаточно пакостно – знала бы она, в какую свистопляску я ее дочку втравил. Хотя нет – пусть лучше не знает, не надо. Мне и так паршиво, а после этого я вовсе ей в глаза смотреть не смогу.

Но, правды ради – не теща будет, а золото. Живет далеко, в столицу фиг поедет от хозяйства, и потому встречи с ней всегда будут короткими и нечастыми, а значит, радостными и приятными.

И на лето будет куда детей отправить.

После этой мысли я потряс головой – фига себе меня мысли-скакуны занесли. Какие дети, какое лето, какая теща? Нет, буколическое бытие разлагает.

Хотя тут летом, наверное, очень хорошо.

Впрочем, тут и зимой было неплохо, несмотря на то, что метель разгулялась, и мириады снежинок закружились вокруг нас, как только мы ступили за порог.

Но, елки-палки, как это было красиво! Сквозь серые тучи время от времени пробивались лучи солнца и подсвечивали снежный хоровод как бы изнутри, под ногами разлетались в прах наметенные за несколько часов невесомые сугробы, добавляя в круговерть метели новые силы.

– Пчхи, – чихнула Вика и потерла нос белоснежной меховой варежкой. – Отвыкла я от родного климата.

– В Москве такой метели не увидишь, – согласилась с ней сестра. – Там только мокрый снег бывает. Экология не та, загадили планету…

Родись Эля в начале двадцатого века, быть бы ей или суфражисткой, или революционеркой. Клеймить, протестовать и греметь кандалами на каторге.

Жили пресловутые Павловские совсем недалеко, пешком – минут десять идти, не дольше. Хотя тут все жили недалеко, это тебе не мой любимый город, в котором расстояния измеряются пробками и пересадками. И скажу вам так – есть в этом что-то притягательное. Тишина, размеренность бытия, некое подобие стабильности, поскольку здесь меняться особо нечему и спешить особо некуда. Это то, чего у меня не было никогда и никогда не будет. Наверное.

Хотя, если откровенно, это философия человека, рожденного в городе который никогда не спит. Мы, дети мегаполисов, именно так и представляем себе тихую гавань, которая якобы является для нас некоей панацеей от стрессов, бега на разные дистанции и постоянных «дедлайнов». Мы думаем, что в таких городках и деревеньках мы сможем наконец остановиться, отдохнуть душой и, может быть, даже задуматься о смысле жизни, чтобы понять, что мы неверно существовали.

Чушь это все, чушь и придумки литераторов с кинематографистами. Здесь, если копнуть поглубже, наверное, кипят такие страсти, от которых Шекспир удавится.

Да и не сможем мы сменить среду обитания, как бы ни старались. Морская рыба не живет в стоячей воде. Если уж ты окунулся в круговорот бытия в большом городе – ты навек в нем останешься, если даже не телом, то душой наверняка. И пребывание в любом другом месте, даже самом тихом и прекрасном, будет для тебя восприниматься как отпуск, и не более того.

Элька забарабанила в дверь дома – очень красивую и качественно сделанную, сразу видно, что не теперешней работы. Она мне напомнила паркетины в кабинете Старика – на ней тоже было видно каждую жилочку дерева, надо думать, большой мастер такую дверь делал. Да и дом был добротный, хотя и очень старый.

– Умели раньше строить, – донеслось до меня от машины, как видно, охранники думали о том же.

Дверь распахнулась, на пороге стояла грудастая молодка.

– О как, – сказала она вместо «здрасьте», на меня ощутимо пахнуло запахом недавно принятого спиртного, причем невысокого качества. – Сестрички Травниковы, сто лет вас видно не было. Вы ж теперь вроде птицы высокого полета, в столице нашей родины живете?

– Свет, хорош выделываться, – Вика скорчила рожицу. – Сама ж в гости звала позавчера.