89
В «увещевающем» письме (весна 1923 г.) графине Марго Сиццо, страдавшей по поводу недавно случившейся смерти матери: «Я не хочу сказать, что мы должны
90
Вспоминается определение Василия Андреевича Жуковского: «Поэзия есть Бог в святых мечтах (местах) земли».
91
Приводившая его нередко к коллапсу «невозврата», когда он сравнивал себя с анемоном, который так широко распахнулся за день, что уже не смог закрыться потом в течение всей ночи.
92
В эпиграфе к своей итоговой книге «Оглядываясь на свою жизнь» она приводит свое стихотворение, начинающееся строкой: «Жизнь в глубине своей – поэзия…» Дальнейшие строки – о том, что нужно быть конгениальной жизни, чтобы стать (духом и плотью) реальной частичкой этой поэзии. Это чувство поэзии как космического эпицентра уже чрезвычайно роднит и роднило ее с Рильке.
93
Свое домашнее имя Рене он вернет себе только в последние перед смертью годы ради последней своей любви – Баладины Клоссовской, приверженке французской культуры, чья страстная привязанность к Рильке столь же беспримерна, сколь духовная ему приверженность Лу.
94
Вездесущность эроса была для Рильке самоочевидной. В феврале 1914 года он писал Лу Саломе: «…Это является тайным столь исключительно и с таким постоянством, что уже не нуждается в сокрытии. И, быть может, всё фаллическое (как о том я пред-размышлял в карнакском храме, ибо размышлять об этом я еще не мог) есть лишь выражение всего человечески тайно-скрытного, наподобие открыто-тайного в природе. Стоит мне вспомнить улыбку египетских богов, как на ум тотчас приходят слова “цветочная пыльца”».
95
Здесь важно чувство
96
Седьмого февраля 1912 года Рильке пишет Лу Андреас-Саломе о Рудольфе Касснере: «Собственно, он единственный мужчина, с которым я могу о чем-то говорить, – быть может лучше так: он единственный, кому приходит на ум извлечь из женственного во мне хоть какую-то пользу…» Речь, несомненно, идет о некоем архаически-женственном типе витальности и ментальности, когда интеллект (с его двоично-дихотомично-конфликтной системой) еще не завладел в человеке абсолютной властью, но «мир» познавался той непосредственной чистой «интуитивностью», которая в текстах Рильке часто обозначена как
97
Вот маленькая цитата из И. Баховена: «Древние ставили в один ряд Феано, Диотиму и Сафо и тем самым подтверждали возвышенную связь между ними. Однако никогда не было дано ответа на вопрос, в чем же причина сходства трех этих женщин, принадлежавших к различным народам и различным временам. Я отвечаю: в чем же, как не в мистериях материнско-хтонической религии? Священное призвание пеласгических женщин раскрывается в этих трех возвышенных и блистательных женских образах… <…> Станет ли кто-нибудь теперь спрашивать, почему благодать, законность и вообще все, что украшает человеческую жизнь, носит женские названия, почему земля оказывается персонифицированной в женском образе?..»
98
Древний миф о женщине как о «прекрасном зле» (Гесиод), ставшей для человечества наказанием, остался явно вне внимания и интереса Рильке.