Дальше не слушал.

В мыслях крутились слова о том, что кроме красоты в Джуне ничего не было. Это ошибочно.

Ошибочно?

Она покрыла свою душу отчуждённостью, хотя таковой не была, она примерила маску холодности, отстранённости и безучастности. Или всё это я выдумал сам?

– В любом случае: будь рядом с Джуной, если от того зависит покой клана Солнца.

Мне захотелось удавить себя, ибо я посмел усомниться в родстве и совершил непоправимое.

– Вы – одна кровь, Гелиос. Не забывай.

И как мне смотреть на неё после этого? Как не видеть увиденное? Как в семейных беседах обращаться к ней подобно сестре? До чего мерзкий привкус оседает на языке. Её вкус вперемешку со стыдом.

– Я пойду. Вспомнил об одном деле, – сказал я и отмахнулся от иных бесед.

– Не забывай отдыхать.

И мать подтянула к себе ещё наполовину полный чайник.

Я ввалился в гостевой туалет на первом этаже и замер у раковины. Включил холодную воду и взбил волосы. Взбил рубаху. Взбил себя. Не помогло. Всё изнутри и снаружи горело, жгло. К горлу подступали комья, желчь. Отчего так плохо? Ах да…

Обратился к отражению и захотел плюнуть в него.

Что ты наделал?

Разрыдался и рухнул на кафель. Надо сообщить ей, подумалось следом.

Что я сделал. Что сотворил. Что позволил.

Луна подбирает белый гребень и падает мне в ноги подле кресла, велит отстранить питьё и уделить внимание волосам. Расчёсываю их и стягиваю в жгут, дабы предстоящая дорога из пыли и смога не нарушила девичью красоту. Благодарные губы целуют.

– Ты другой на вкус, – отмечает Луна.

И права.

– Сегодня ром.