Мне остается только провернуть диск и сменить «мелкий душ» на «мощную струю», как он, быстро сообразив, что к чему, хватает меня за запястье и притягивает к себе с таким напором, с такой развязностью, что я невольно охаю.
— Маленькая негодница, — обжигая напряженным дыханием, шепчет мне в ухо он, и я каждой клеточкой тела ощущаю его всего: от горячей ладони у себя на затылке, рельефного живота под моим животом и до пульсирующей венки на шее. Большим пальцем свободной руки он убирает мокрую прядь с моего лба и самодовольно улыбается: — И снова ты, вместо того, чтобы сбежать, предпочла остаться со мной.
— Нет! Я хотела…
Он спокойно смеется:
— Вот только сейчас не кричи о своих желаниях. Тих-тих-тих-тихо! Как-нибудь в другой раз, — он ловко поднимается и помогает подняться мне. А потом указывает куда-то назад.
Я оборачиваюсь и вижу, что в гостиной горит свет.
Вот черт!
Кажется, мы все-таки разбудили родителей…
— Жень! Что случилось? — спросонья папа смотрит на меня, всю промокшую и разрумяненную.
Я уже стою на террасе перед дверью и судорожно соображаю, на что сослаться. Конечно, с папой можно говорить откровенно, но боюсь, он не поймет… А если свалить все на дождь?
Я бросаю короткий взгляд на калитку, с которой как по волшебству вдруг исчезает куртка, и мысленно молю этого Антона не заводить мотоцикл. Надеюсь, он не станет мстить мне именно таким образом?
Но нет, по ту сторону тихо.
— Не знаю, — как можно небрежнее пожимаю плечами я. — В дом не хотелось, и я решила посидеть здесь еще немного. Заодно включила разбрызгиватели. Газон от жары, кажется, начал терять вид.
— И ты проверяла работу поливалок?
— Э-эм… да.
Папа едва заметно улыбается:
— Мне точно не стоит за тебя волноваться?
— Точно, пап. Все хорошо, спасибо. Можно я пойду спать?
— Конечно, иди, — мягко произносит он и смотрит куда-то поверх забора. — Рад, что у тебя все хорошо.
И от осознания смысла последней фразы мне становится по-настоящему стыдно.