Автор первой биографии Лермонтова (издана в 1891 году) П. А. Висковатов, который имел возможность беседовать со многими осведомленными и заслуживающими доверия современниками поэта, так писал о Мартынове:

«В сущности, добродушный человек, он при огромном самолюбии, особенно когда оно было уязвлено, мог доходить до величайшего озлобления. Уязвить же самолюбие его было очень нетрудно. Он приехал на Кавказ, будучи офицером Кавалергардского полка, и был уверен, что всех удивит своею храбростью, что сделает блестящую карьеру. Он только и думал о блестящих наградах».

В чине ротмистра Гребенского казачьего полка участвовал в войне на Кавказе, как и Лермонтов, участвовал в экспедициях А. В. Галафеева. За участие в кампании он получил орден Святой Анны 3-й степени с бантом.

Служить на Кавказе Мартынов попросился сам. Он мог рассчитывать на успех по службе, поскольку его отец был хорошо знаком со знаменитым генералом А. П. Ермоловым, который написал рекомендательное письмо командовавшему войсками Кавказской линии генералу Вельяминову.

Вот как Мартынов в своих воспоминаниях описывает этот эпизод:

«Отец мой был в дружеских отношениях с А. П. Ермоловым, а потому он просил сего последнего, еще до приезда моего, снабдить меня рекомендательным письмом к бывшему начальнику его штаба Алексею Александровичу Вельяминову. Рекомендательные письма уже в наше время были не в моде; молодые люди избегали этого способа заискивания у новых начальников и, разумеется, неохотно принимали подобные письма. Но со старыми людьми ничего не поделаешь: у них свой взгляд на вещи, и разуверить их нет никакой возможности. Делать было нечего, я покорился воле отца и поехал рано утром к Алексею Петровичу. Он жил тогда на каком-то бульваре; как теперь помню, деревянный одноэтажный домик с мезонином. В этом-то мезонине он принял меня; это был его рабочий кабинет. Большое венецианское окно выходило на улицу; перпендикулярно к нему стоял письменный стол. По одну сторону стола сидел Алексей Петрович, по другую – какой-то генерал в сюртуке и в эполетах, который писал под его диктовку. Когда обо мне доложили, Алексей Петрович привстал со своего места и сделал несколько шагов мне навстречу. Он очень обласкал меня, посадил, расспрашивал о здоровье отца и вообще был как нельзя более любезен. Я видал его и прежде, а потому для меня знакомство с ним не было новым; но меня давила мысль, что я приехал за рекомендательным письмом, и через это самое мне на душе становилось весьма неловко. Чтобы выйти разом из затруднительного положения и вместе с тем намекнуть Ермолову, что я не солидарен с просьбою отца, я выговорил, почти не переводя духа: «Ваше высокопревосходительство, я на днях отправляюсь на Кавказ и приехал спросить, не угодно ли вам будет мне дать какое-либо поручение к Алексею Александровичу?» Подвижная физиономия Ермолова, как мне показалось, выразила некоторое удивление или недоумение от моего вопроса; но это была одна секунда. Он тотчас отвечал мне: «Как не быть поручений? Мы с Вельяминовым старинные приятели; слава Богу, есть о чем потолковать. Я с вами отправлю к нему тяжеловесное письмо. Когда вы едете?» Я назначил день. «Хорошо, я пришлю его к вам на дом». Цель моя была достигнута: рекомендация являлась на втором плане, если ей суждено еще пробиться на свет Божий; но главное место, во всяком случае, принадлежало уже лично переписке»[16].

Примечательны слова того же генерала А. П. Ермолова о Мартынове после случившейся дуэли: «Уж я бы не спустил этому Мартынову. Если бы я был на Кавказе, я бы спровадил его; там есть такие дела, что можно послать да, вынувши часы, считать, через сколько времени посланного не будет в живых. И было бы законным порядком. Уж у меня бы он не отделался. Можно позволить убить всякого другого человека, будь он вельможа и знатный: таких завтра будет много, а этих людей не скоро дождешься!»

По-разному Лермонтов и Мартынов относились к войне на Кавказе.

Лермонтов в своих произведениях сочувствует горцам, а происходящее на Кавказе воспринимает как трагедию.

Мартынов же, наоборот, поощряет жестокие методы ведения военных операций и полагает возможным применять тактику «выжженной земли».

Об этом, в частности, свидетельствуют его стихи из поэмы «Герзель-аул», посвященные кавказским событиям:

Зимой 1841 года Мартынов вышел в отставку в чине майора и в апреле приехал в Пятигорск, где позднее поселился вместе с М. П. Глебовым.

По воспоминаниям современников, Мартынов любил произвести впечатление на окружающих. Подтверждением этому был образ, который он себе придумал: папаха, черкеска, огромный кинжал, опускавшийся ниже колен, и засученные рукава, что обращало на себя всеобщее внимание, «точно он готовился каждую минуту схватиться с кем-нибудь».

За дуэль с Лермонтовым по приказу Николая I он был посажен на три месяца на гауптвахту в Киевской крепости и предан церковному покаянию (эпитимии).

Эпитимия включала в себя молитвы, продолжительные посты, паломничество. Это было тяжелое испытание для Мартынова, и ему пришлось много каяться в своих грехах, постоянно вспоминая убитого им Лермонтова.

После просьб Мартынова о смягчении наказания Святейший синод в 1843 году сократил срок покаяния с 15 до 5 лет, а в 1846 году Мартынов был совсем освобожден от эпитимии.