Ну, как о таком Клавде сказать?

А сбереженья у нас на одной книжке будут иль врозь? — допытывается баба.

Да не спеши. Жизнь покажет, как лучше…

А в какой комнате жить станем? — глянула в упор.

Во, шалава навязалась! — высунулась из кустов пропитая рожа ханыги.

Клавдя покраснела, захваченная врасплох чужой репликой. Но тут же взяла себя в руки:

А тебе, засранец, чего надо? Что своим носом в чужую гранду суешься?

В твоей хварье медведю жарко не будет. А и я свой хрен не на помойке поднял, чтоб с такой лярвой мазаться, встал мужик во весь рост.

Да с тобой паршивая сука не согласится обнюхаться! Говном за версту прет. Все мужичье пропил, а туда же прется, забулдыга!

— Эй, мужик, валяй сюда, к нам! Не то тебе эта стерва живо век укоротит! Пошли ее подальше, курву облезлую!

— Дай ей в рыло и пинка под сраку! — послышалось отовсюду.

— Гони блядищу из тайги! — засвистело, заулюлюкало отовсюду.

Но не такова была банщица, чтобы ее брань смутила. Недаром в сожительницах столько лет жила, да и работала в городской бане, умела любую кодлу отбрить так, что свора мужиков завидовала набору матерщины, каким в совершенстве владела Клавдя.

Ну и здесь она себя в обиду не дала. Выпалила все, одним духом. И довольная успокоилась. Оглянулась. А Ивана нет. Полную корзину брусники набрала, ведро наполнила, но сожитель так и не объявился.

Насовсем ушел. Одну в тайге бросил. Дескать, в любовницы — годилась, а в жены — нет.

Вечером домой пошла. И все оглядывалась, не идет ли Ваня следом. До города дорога длинная, помириться бы успели. Но с кем?

Ванька давно уже был в городе. Он не шел, бежал из тайги. И от стыда, и дело торопило. Подвернулся случай избавиться от Клавди. Да и в милиции ждали. Не с пустыми руками… Понял, эту дорогу стерегут охинские ханыги. Глаз с нее не спускают…

Истопник музыкальной школы тоже в тайгу пошел, вместе с соседом, таким же старым кочегаром.

На двоих купили бутылку портвейна, взяли хлеба буханку, селедку, пару луковиц. И, прихватив по кошелке для отмазки от старух, едва роса просохла, вышли из города.

Одолев первый распадок, сели под кусток, где солнце последний пух с лысин не сожжет, и, расстелив газеты, собрались выпить.