– Его звали Владимир-Зеэв, – ответил Изя. – Зэев – это ивритский вариант. – Первый визит был в Англию, утрясти возникшие проблемы в экономической и политической сфере. А вот дальше он показал, на что способен. Осенью 1935 г приехал в Берлин. Конечно, эту жидовскую морду, вовсе не ждали с распростертыми объятиями, но шла подготовка к Олимпиаде 1936 г и явных скандалов следовало избегать. Тем более, что интересы нацистов и сионистов в этот момент совпали. Нацистам требовались уезжающие евреи. Желательно без шума и пыли. В то же время они вовсе не собирались позволять вывозить еврейское имущество. Так что договаривалось с Жаботинским министерство экономики Германии, а рангом повыше делали вид, что его не замечают.

Нацисты запретили вывозить из Германии деньги и имущество. Можно было только какой-то минимум на первое время. Хотя уже шло практически открытое давление на евреев – уже были законы об ограничении на профессию, уже требовали свидетельство об арийском происхождении, для вступления в брак, уже увольняли врачей и государственных служащих, даже отменяли полученное после 1918 г гражданство, но убийств еще не было. Многие надеялись на улучшение, часть просто боялось бросить все и уезжать в неизвестность, ведь большинство немецких евреев считало себя немцами, иудейской веры. Так что попытка Жаботинского договориться пришлась очень к месту.

Нельзя вывозить имущество и деньги? Никаких денег на руки. Давайте купим немецкие товары на эту сумму и вывезем. И вам хорошо и мы при своем интересе. Все равно не хотите просто так выпускать? Давайте поделим. Вам половину – нам половину. Да и про израильское государство не забудем. За посредничество ему жирный процент, на который тоже купим немецкие товары. Так что договорились, где-то 50 на 50. Естественно, обе стороны всячески жулили, чтобы оценку в свою сторону вытянуть. Немцам хотелось поменьше, нам – побольше. Приезжаешь в Израиль – можешь товары распродать или возобновить уже здесь свое дело, используя немецкие машины. Так возник ряд мастерских, типографий, гаражей и прочее. Большие деньги, масса товаров и оборудования хорошего качества дали изрядный толчок экономике. Позже условия сделки распространили на Австрию и Судеты с Чехией.

Была еще создана полуподпольная сеть скупки. Вывоз золота и разных Рембрандтов был также, естественно, запрещен. Поэтому уезжающие евреи вынуждены были сдавать за бесценок. Теперь появилась возможность продавать через посредника прямо в английском представительстве (выделили отдельную пристройку Израилю) или вообще за границу с получением денег после прибытия в Палестину. Естественно, что это был достаточно криминальный и связанный с большим риском гешефт. Поэтому процент посредникам был очень высоким. Но проконтролировать суммы денег переходящие из рук в руки, с прилипанием к этим рукам, было очень сложно. Здесь находился основной источник бюджета для создающейся израильской разведки. Об этом особо не говорят, но догадаться можно.

Но все это касалось только людей богатых. Причем не все были готовы отдать половину имущества за просто так. Люди бедные получали при выезде из Германии заграничный паспорт, сроком на один год, без возможности продления. Визу никуда не давали. Ну, вот есть же у вас свое государство, туда и езжайте. Для получения визы или права жительства в этих странах требовалось мировое имя или пара-тройка миллионов завалявшихся в Банк оф Манхэттен. Так что дорога была одна – в Израиль. Хотели или не хотели, эти страшно ассимилированные люди, которые не знали другого языка, кроме немецкого, и нас, польских евреев, считали быдлом, ехали они в Израиль. Таких, под полмиллиона наберется, если считать с австрийцами.

Следующий визит был в Польшу. Ты бы видел, – мечтательно сказал Изя, – какой это был триумф! Когда в газетах написали про приезд первого израильского министра иностранных дел, тысячи людей вышли на улицы! А когда он, в Варшаве пришел в синагогу, его занесли туда на руках. Шагу сделать не дали.

Да и польское правительство было очень довольно. Зеэва принял министр иностранных дел Юзеф Бек. Жаботинский предложил план, направленный на выезд евреев из Польши. Бек дал согласие ассигновать двести тысяч злотых (около десяти тысяч фунтов стерлингов) в распоряжение Жаботинского, для поддержки независимой еврейской Палестины как заем, частично наличными деньгами, частично оружием, и красный ковер желающим оставить Польшу.

В Польше был экономический кризис, евреев увольняли в первую очередь, но поляки считали себя европейской и культурной нацией. Нельзя же было спокойно смотреть на голодающих, приходилось платить им пособия. А тут возможность избавиться от конкурентов под лозунгом "Вам пора домой в Палестину!" и сохранить деньги в бюджете. Самое главное, все остаются довольными.

Ты не представляешь, что тогда делалось в Польше! В каждой семье крики и споры. Не каждый был готов ехать, тем более на пустое место. Сионизм сионизмом, а кушать хочется всегда. Да всякие среди евреев были… Коммунисты, бундовцы, ассимилянты, религиозные. А Жаботинский ездил из города в город и рассказывал, что скоро будет война. Тут еще стадный инстинкт у многих сработал. Если все едут, надо и мне тоже. Нас, поляков, наверное, больше миллиона будет в стране. Потом были у меня минуты, когда я жалел об отъезде. Все-таки, там была пусть и не жирная, но привычная жизнь, да и родственники остались. А сейчас, я восхищаюсь Жаботинским. Он уже в 1936 году видел, к чему идет и спас нас.

В 1937 г Жаботинский посетил Румынию, где встречался с королем Каролем. Там он договорился об аренде судов на льготных условиях. Румыны не меньше поляков мечтали от евреев избавиться. В начале 1939 г он посетил Латвию и Литву. После чего тамошние общины практически уполовинились. Кроме счастья ехать в Израиль, они еще сильно опасались поведения Германии и СССР. Визиты были еще в Венгрию, Грецию, США, Чехословакию, Болгарию, Францию. Кроме Греции, где община г. Салоник дала большое количество народа в создающиеся отрасли, имеющие отношение к портам и судам, все остальные не очень ехали. Зато приехало почти пятнадцать тысяч из Китая, куда Жаботинский не ездил. И в СССР его как-то не очень приглашали. СССР в это время сближался с Германией, и раздражать ее не хотел.

Так что, мы, действительно, люди Жаботинского. Великий человек был. Если бы не он, мы бы тоже исчезли в расстрельных ямах и дыме крематория. Очень жаль, что он так не вовремя умер. Но похоронят его все равно в Израиле. Он писал в своем завещании: "Зароете ли вы меня в землю или сожжете мое тело, все одно. Я только прошу вас, пусть израильское правительство распорядится захоронить мои останки в Эрец – Исраэль".

– Но ведь он умер еще до нападения Гитлера на СССР? – с недоумением спросил я.

– А, это как всегда, – безнадежно махнул Изя рукой. – Сначала война мешала, потом еще что – то. Ничего, – сказал он с угрозой в голосе, – мы этих политиков еще за шкирку возьмем и спросим за все…

Они стояли передо мной. Пятнадцать парней и десять девчонок семнадцати лет. С цыплячьими немытыми шеями, торчащими из воротников. С прекрасно мне знакомым голодным взглядом, постоянно недоедающих людей. На мгновенье я снова оказался в училище, только стоял с другой стороны. Представляю, что думали наши преподаватели, когда мы приехали в феврале сорок второго. Пожалуй, еще хуже выглядели. Только один выбивался из общего строя хорошо развитой мускулатурой. Точно деревенский, на домашних харчах вырос.