Иерусалим новой застройки тянулся к югу и к юго-западу. Там были стандартные коробки. Здесь – еще старые кварталы, постройки 20-х годов, имевшие свою индивидуальность, доставшуюся от немецких архитекторов. Квартира была темноватой, да и сантехника устаревшей, зато комнаты с очень высокими потолками. Железные перила и, опять же, железные ворота, на которых выбиты дата постройки, имя того, кто пожертвовал на нее деньги, и имя его родителей. Железные ставни на окнах и протянутые через улицу веревки с бельем. А через дом, на соседних заборах, обязательная давняя выцветшая надпись: "В огне и крови пала Иудея, в огне и крови она восстанет".

С утра нас будил завывающий голос. Будильник не требовался. Старый араб появлялся всегда ровно в семь утра. "Алте захен" – орет он на идиш, и поясняет для особо тупых на иврите – "старые вещи". Как можно прожить на перепродаже того немногого старья, которое люди, сами не очень богатые, готовы были отдать, было выше моего понимания. Потом появляются и другие. Стекольщик, починяльщик примусов, точильщик ножей. Очень похоже было, что места поделены, все время одни и те же люди. За полгода ни разу не видел кого-то чужого.

Вечером мы с Аней шли гулять. Каждый вечер все население, вплоть до стариков и младенцев, выползало на улицы. Люди чинно ходили, вежливо здороваясь. Иерусалимский муниципалитет установил в переулках зеленые скамейки и урны для мусора. По соседству был устроен небольшой парк, куда стягивались жители из соседних кварталов. Если вдруг кто-то не появлялся, всегда находились желающие выяснить, не заболел ли человек, не надо ли что ему.

Только не надо думать, что все жили страшно дружно. Бытовые, и особенно политические, страсти раскалывали гуляющих на отдельные группы. Особенно забавно было наблюдать со стороны, когда это происходило в одной семье. Не дай Бог, такой ужас в собственной. Лучше вообще молчать. Если один человек убежден в том, что второй человек – верблюд, второму практически невозможно доказать обратное.

Сейчас основная тема – была экономические реформы. Бурно обсуждался рост цен и решение, рассчитанное на пять лет, о поэтапном снижение всех налогов. Подоходного налога, достигавшего шестьдесят процентов и налогов на доходы компаний. И если раньше многие израильтяне старались "не перерабатывать", потому что после определенной суммы работать становилось просто бессмысленно, то теперь трудиться стало куда выгоднее, да и риск быть пойманным за уклонение от налогов стал менее заметным.

Противники указывали на повышение цен и бурно рыдали над своими и грядущими проблемами. Страстные вопли: "Мне нечем кормить детей!" у меня сочувствия не вызывали. Соседские дети были вполне накормленными и по мусоркам не лазили. Пока никто не собирался отменять карточную систему на гарантированный минимум продуктов и товаров первой необходимости, принятый еще до войны, но все страшно боялись снижения норм.

Впрочем, попадались и вполне довольные люди. Введенные правительством льготы для иностранных инвесторов и израильских предпринимателей стали постепенно оживлять частный бизнес. В последнее время в газетах старательно пережевывали провозглашенную программу "индивидуальной инициативы и частного предпринимательства в смешанной и управляемой экономике". То есть вмешиваться государство все равно собиралось, неизвестно только, в каком размере. Поэтому каждый имел свое, единственно правильное мнение, и желал его непременно высказать.

А в нашей квартире появилась белая скатерть на столе. Мы начали обрастать разными необходимыми вещами. Сначала газовая плита, потом утюг, доставшийся на местной барахолке по случаю, гладильная доска и стиральная машина. Последняя стоила совершенно неподъемных денег и считалась предметом роскоши. На нее ходили смотреть соседи, с интересом обсуждая размеры, возможный вес белья и белизну, полученную после процесса. Обязательно выражалось восхищение, и звучала лекция, о том, что руками-то оно лучше будет, меньше материя изнашивается. Я в таких случаях кивал, соглашаясь и думая про себя, что, когда ты свою купишь, совсем не это запоешь.

А холодильника мы так и не купили. Американские пропали сразу после конца войны, и были они скорее производственными, для нашей квартиры размеры совершенно не подходящие. А израильские стоили столько, что нас откровенно душила жадность. Гораздо проще было покупать большой кусок льда, который приносили мальчишки в наш квартал вечером. Зато я не поскупился и на день рождения жены принес в подарок проигрыватель и три пластинки классической музыки: Бах, Бетховен, Шуберт. Чтоб я еще что-то понимал в музыке! Но в магазине вроде не обманули. Аня осталась довольна.

По субботам мы шли обедать к ее родителям, зато вечером у нас регулярно собиралась куча народу. Выяснилось, что мне только казалось, что я мало кого знаю. Человек пять-шесть регулярно заходило на посиделки. Обсудить проблемы и просто потрепаться про жизнь и происходящее в стране. Мои бывшие солдаты и солдатки, офицеры из роты, парни, с которыми я вместе учился, Аннины старые подружки из школы и знакомые, с которыми я когда-то служил еще в Легионе.

Со временем, начал появляться Давид, отец Анны, тщательно проверяясь перед приходом, чтобы жена не засекла. Она крайне не одобряла, что я познакомил его с так же постоянно заходившим Ицхаком. Они нашли друг в друге замечательных слушателей и регулярно рассказывали различные байки.

Мечтой жизни Давида было освобождение Иерусалима. Нет, он вовсе не стремился воевать, он страдал, что невозможно проводить археологические раскопки в Старом городе. Стоило произнести это словосочетание, как он моментально начинал рассказывать о подземных тоннелях в районе Храмовой горы и цистернах для сбора дождевой воды, высеченных в камне тысячелетия назад. При всей своей одержимости он говорил очень интересно, увлекая слушателей. Студенты его обожали.

У меня давно не было проблем с разговорным языком, но грамотность явно была на уровне школьника, причем двоечника. Записывая на слух, не всегда потом мог сам понять, что написал. Но тут у меня была собственная учительница с аттестатом зрелости и отличными отметками. Очень удачно Аня демобилизовалась. До нового учебного года в университете было еще несколько месяцев, поэтому у нее было полно времени для меня. Она заставляла меня читать и конспектировать, работы основоположников. Почти как в Союзе, классиков изучал. Всяких Ахад А-Амов, Герцелей и Жаботинских.

Местами, глядя из нашего времени, это выглядело диким наивом, я давясь от смеха, старательно выписывал особо убойные цитаты: "Еврейский Союз, эта великая моральная особь, этот руководитель евреев, будет состоять из наших лучших, идеальнейших людей, которые не превратят это дело в общественный пирог, извлекая себе из него материальную выгоду", – наслушался я за это время, про здешних идеальнейших депутатов.

"Обыкновенным рабочим днем считается семичасовой. Но это не значит, что ежедневно только в продолжение 7 часов будут рубить деревья, копать землю, возить камень и производить всякие другие работы. Нет, работа будет производиться в течение 14 часов, но рабочие группы будут сменять друг друга через каждые 3 1/2 часа. Организация будет совсем военная: с чинами, повышениями и пенсиями", – про рабочий день в трудовой армии Троцкого я слышал рассказы, от людей, там побывавших.

"Может быть – кому-нибудь приходит на ум, что затруднения произойдут от того что у нас нет единого языка, на котором бы все могли изъясняться, ибо древнееврейским языком мы не можем пользоваться. Разве есть кто-нибудь, кто, пользуясь им, мог бы купить себе, например, хотя бы железнодорожный билет? Ведь нет! Тем не менее, все очень легко и исполнимо. Всякий сохранит тот язык, которому он научился в своем отечестве."

Это даже не смешно – будем общаться на сорока с лишним языках, то еще удовольствие, особенно в армии! Воистину теоретики странные люди, так все расписано замечательно, исполнение только изрядно подкачало.

Хотя были и вполне разумные мысли, с моей, конечно, точки зрения: "Каждый туземный народ, все равно, цивилизованный или дикий, смотрит на свою страну, как на свой национальный дом, где он хочет быть и навсегда остаться полным хозяином; не только новых хозяев, но и новых соучастников или партнеров по хозяйству он добровольно не допустит."

"Фантазия о том, что они добровольно согласятся на осуществление сионизма в обмен за культурные или материальные удобства, которые принесет им еврейский колонизатор, – эта детская фантазия вытекает у наших «арабофилов» из какого-то предвзятого презрения к арабскому народу, из какого-то огульного представления об этой расе, как сброде подкупном, готовом уступить свою родину за хорошую сеть железных дорог. Такое представление ни на чем не основано. Говорят, что отдельные арабы часто подкупны, но отсюда не следует, что палестинское арабство в целом способно продать свой ревнивый патриотизм, которого даже папуасы не продали.", и "добровольное соглашение немыслимо. Поэтому люди, которые считают такое соглашение за необходимое условие сионизма, могут уже теперь сказать; non, и отказаться от сионизма. Наша колонизация или должна прекратиться, или должна продолжаться наперекор воле туземного населения. А поэтому она может продолжаться и развиваться только под защитой силы, независящей от местного населения, – железной стены, которую местное население не в силах прошибить."

Тем не менее, метод оказался достаточно хорошо. Читать я научился вполне прилично, хотя, когда писал, еще много лет делал грубейшие ошибки.