Омри повелительным жестом остановил легковую машину. У него за спиной стояли еще трое, в арабской одежде, с разнокалиберным оружием в руках. Ничего странного в этом не было. На этой дороге возле подъезда к каждой деревне стояли посты. Местные самооборонцы, иорданские военные, люди из отрядов Освобождения Палестины и вообще, совершенно непонятные люди.

Все они очень любили копаться в грузе и требовать плату за проезд. Так что ничего особенно оригинального в нашем импровизированном блокпосте не было. Вот только нас не интересовали овощи, которые крестьяне возили на базар. Мы ловили именно этого, передвигающегося на легковой машине, гордо проносящегося по здешним дорогам орла.

Омри лениво подошел к дверце водителя, подождал, пока с другой стороны дороги несколько человек метнулись к машине и, выслушав возмущенный крик водителя, выстрелил ему в голову. Двоих пассажиров, забрызганных кровью и от растерянности не успевших схватиться за оружие, мгновенно выдернули из автомобиля, поволокли в сторону. Спихнув мертвого водителя на соседнее сиденье, Менахем сел за руль и машина, тяжело завывая, заскакала по камням. Ее надо было убрать с дороги так, чтобы и движению не мешала, и сразу видно не было.

Мы немного ошиблись. Это был не мухтар[17] из Идны, куда ушли убийцы, Халиль Саляме. В его машине раскатывал старший сынок с охранниками. Оба лежали со связанными за спиной руками. Парня трясло, глаза постоянно бегали по сторонам. Он уже понял, что мы не из враждебного клана и откупиться не удастся.

– Вы же не имеете права убивать пленных! Так нельзя! Это не по закону! – закричал он на иврите.

– Закон? – удивился я. – Какой здесь может быть закон, кроме закона кровной мести? И ты не пленник. Ты «язык», захваченный в бою. А с ними разговор короткий. Ты нам без надобности, мы ловили хозяина машины. Кто из людей твоего отца убил позавчера израильтян на дороге?

Он вжал голову в плечи, но по-прежнему не хотел говорить, для таких людей, потерять лицо на глазах у знакомых – хуже смерти.

– Вам, не уйти, – стараясь быть грозным, ответил, – когда узнают, что мы пропали, вся округа будет искать. Тебя достанут.

Я повернулся к охраннику. Мощный мужик, атлетическая фигура с плоским животом, литыми плечами и мощной шеей, сломанный нос и шрам на щеке, придающий лицу зверское выражение. И взгляд битого волка, прошедшего огонь и воду. От этого быстро ничего не добиться, а время уходит.

– Ты тоже герой?

И, не дожидаясь ответа, выстрелил ему между глаз. Мозги охранника полетели в сынка. Первая демонстрация намерений. Одно дело догадываться, что с тобой будет, совсем другое – увидеть собственными глазами. Допрос, в такой ситуации, когда нужно получить ответы быстро, пока не поднялась тревога, вещь совершенно негуманная. Адвокатов и прокуроров звать некогда. А про методы лучше не рассказывать. Только садистам такое может доставить удовольствие.

Он заговорил, многословно и с мельчайшими подробностями. Вот только пользы для нас не было. Папа, с двумя десятками самых верных джигитов, в деревне отсутствовал. Отбыл, по каким то своим хозяйственным делам. Поэтому и сынок раскатывал по здешним дорогам на папиной машине, перед местными красотками порисоваться. Облом, оставаться здесь нельзя, а цель операции отсутствует. Обстреливать или входить в деревню не имеет ни малейшего смысла, тем более что приказ ясный – гражданские лица пострадать не должны. Англичане не должны иметь предлога для давления на правительство.

Мы оставили всех троих возле дороги, прикрепив плакат с объяснением за что, и заминировав тела.

Выпуск решили отметить как можно более запоминающимся способом. В последний поход, длина маршрута которого составляла до 100 километров, отправляются колоннами, в полном боевом снаряжении. Вес индивидуального снаряжения достигает тридцати килограммов. Весь путь, занимающий день и ночь, необходимо пройти, не потеряв ни одного своего товарища. На случай, если кому-то в пути станет плохо, в поход берут носилки, которые, в этом случае, бойцам предстоит тащить по очереди.

Встречать их прибыло командование бригады и пограничных войск. Неожиданно приехал министр обороны Бегин и офицеры Генштаба. Бегин подошел ко мне, задал несколько вопросов. Было впечатление, что хочет посмотреть, с целью убедиться, что, поддерживая создание нового подразделения, не ошибся. Вообще, он производил странное впечатление. Невысокий, на мой взгляд, совершенно некрасивый, с толстенными линзами очков.

На фоне форменных мундиров, рубашек навыпуск и сандалий у гражданских, единственный был в костюме и с галстуком. Такой весь из себя интеллигент. Притом, что я знал, что он в некоторых вопросах умел очень резко отстаивать свое мнение и имел характер вовсе не мягкий.

Похоже, меня включили в свои люди. И все что я делаю, это и аргумент для споров наверху. Если команда Бегина потерпит поражение, мне ничего хорошего не светит. Будут ставить других людей. Ну и что? Я в политику не лезу. Я просто делаю свою работу. И хочу сделать ее хорошо. Я бы мог арабов понять, если бы они, как и положено партизанам, воевали бы против армии. Убийство мирных жителей понять и простить нельзя.

Больше двух тысяч лет тому назад один очень неглупый римлянин сказал: "Si vis pacem, para bellum", что переводится так: "Если хочешь мира, будь готов к войне". Поэтому я сделаю все, что от меня зависит, чтобы они умерли, а мы жили. И лучше это делать на их земле, не дожидаясь пока они пожалуют к нам.

В 1944 г мы вышли к какому-то большому хутору. Немцы-"факельщики" пытались запалить дома, но, увидев нас, сбежали. Только одного из поджигателей поймали. Мы освободили из заколоченного досками и облитого бензином, предназначенного к сожжению сарая, большую группу местных жителей. Деревенские, вырвали немца из наших рук и немедленно забили его насмерть. А я отвернулся, хотя должен был, как командир, прекратить самосуд. Совершенно не мучает совесть, что не сдал его, как военнопленного…

А социалистические партии имеют четко определенную «официальную» идеологию в военной области. Признается только оборонительная война в качестве последней меры защиты. Официально считалось, что операции проводятся сразу же после арабского нападения и поблизости от него. С точки зрения моральной это было красиво, с точки зрения военной – опасно и неэффективно…