– Ой! Ты дома.

– Да.

– Я… мы не слышали, как ты вошла.

– Мм.

– Давно ты дома?

– Меня отпустили на вторую половину дня, – сообщила я. – В награду за прилежную работу.

Я понимала, конечно, что это не ответ на вопрос, но мне хотелось подразнить Хелен, подержать ее на крючке: пусть мучается, гадая, какую часть их злопыхательской беседы я успела разобрать – или не успела. Хелен прошла к туалетному столику, что располагался на отмеченной занавеской границе между нашими тайно воюющими территориями. Я следила за ней взглядом; она склонилась к зеркалу, изучая свое отражение, и нервно выдергивала забытые в волосах шляпные шпильки.

– Пораньше домой – умница наша! – Она выдавила смешок, подозрительно подглядывая за моим отражением в том же зеркале, потом вновь сосредоточилась на собственной физиономии. – Боже-боже! Только погляди! Словно в соляной шахте весь день проработала. – Взгляд ее не отрывался от зеркала, а тело само собой механически опустилось на стул перед туалетным столиком. Хелен то укладывала волосы, то пощипывала щеки – я понимала, что она пытается уклониться от разговора, и беспощадно сверлила ее взглядом.

– Я слышала тебя и Дотти, – тихо и вкрадчиво произнесла я.

На краткий миг ресницы Хелен вспорхнули, губы сложились удивленным колечком. «Победа, – сказала я себе. – Сейчас она будет пресмыкаться». Однако быстро сработала невидимая пружинка, и Хелен вновь сама безмятежность.

– Прости? Что ты сказала, дорогая?

Бодрый, слащавый тон. Наверное, мнит себя дипломатом. Хочет выкрутиться и чтоб я не лезла в ссору. Но я-то не боюсь. Я еще поднажала:

– Я сказала, что слышала, о чем вы с Дотти говорили, когда я вошла.

Она резко втянула воздух, что-то застряло у нее в горле, и Хелен с трудом подавила приступ захлебистого кашля.

– Вот как? – с наивным любопытством переспросила она, прочистив глотку. – Значит, ты слышала, как я жалуюсь на эту ужасную Грейс у нас в магазине. – Нервный смешок. – Как некрасиво. Ты же знаешь, я не одобряю сплетни… Ну что ж, бывает, все мы время от времени себе позволяем.

– О Грейс я не слышала ни слова. Но я слышала, как вы обсуждали кое-кого другого.

– Ну извини, тогда уж и не знаю, о чем ты. – Она усмехнулась – чересчур широко, так льстиво скалится трусишка-далматинец. А затем деловито отвернулась и продолжала прихорашиваться перед зеркалом.

Я не верила собственным глазам и ушам: она так и будет разыгрывать из себя невинность! Но я-то уже заглянула в ее карты и видела, что руки у шулерши дрожат.

– Видимо, ты не считаешь нужным извиниться.

Я передернулась, услышав себя как будто со стороны: точь-в-точь чопорная школьная училка, на последних словах голос взмыл несколькими октавами выше, отчего вовсе не сделался приятнее. Припомнилось, как в детстве миссис Лебран отчитала меня, когда я по ошибке сложила серебро не в тот ящик. А, наплевать: я высказалась напрямую и предвкушала облегчение – сейчас все пойдет в открытую. Еще минутку – и…