- За нарушение приказа мне бы просто отрубили голову, а не наградили, глупая ты монашка, - произнес Ага. – А поляков я знаю настолько хорошо, чтобы им не верить. Падающую звезду они могли и вправду навести на нас, бунт и хаос могут быть очередным коварством Льва Лехистана. Этот повелитель знаменит своей хитростью и любовью к засадам. Я позволю полякам выехать в строю из хане, а они, вместо того, чтобы атаковать одержимых, затопчут моих пехотинцев копытами своих коней или насадят нас на копья.
- Да что ты творишь, безумец?! – взорвалась Папатия и повисла на руке, в которой янычар держал ятаган.
Дорота дернулась, но заметила взгляды двух стоявших напротив янычар. Она знала, что как только двинется, то получит, вполне возможно, сразу же чеканом в лоб. Так что она застыла, сдерживая дыхание.
- Клянусь бородой пророка, не делай этого! – крикнула дервишка. – Это наши единственный союзники. В городе нет спаги, нет кавалерии, кроме этих нескольких сотен поляков. Ты не можешь безосновательно обвинять их в сотрудничестве с чужими и отбрасывать единственный шанс на то, чтобы сдержать уничтожение! Слышишь?! Всем нам грозит уничтожение! Мы все погибнем!
Левой рукой Абдул Ага охватил лицо дервишки и отпихнул Папатию изо всех сил. Девушка полетела назад и попала в руки гогочущих янычар. Кто-то из них охватил ее, схватив за груди и не позволяя двинуться.
- В любой момент сюда прибудут осадные пушки, которые я приказал притащить из порта, - сообщил Абдул Ага. – Хватит нескольких выстрелов, чтобы похоронить поляков в занимаемых ними зданиях. Не стану я рисковать тем, чтобы у меня за спиной оставалась около тысячи неприятелей Я уничтожу их до того, как расправиться с одержимыми.
- Ополченцы не успеют доставить пушек сюда. Банды одержимых уже близко, Папатия говорит, что они близятся, а я своими глазами видела, как быстро могут они передвигаться, - отозвалась Дорота. – Лично я бы советовала отвести войска и перегруппироваться, чтобы действовать совместно с городским ополчением и другими отрядами, которые выслал визирь. Забудь о поляках, нечего тратить на них время и силы.
- Тебе,
- Сотрудничала, потому что это ты принудил меня к этому. Или уже не помнишь?! – рявкнула Дорота. – Плевать мне на то, веришь ты мне, суповар или не веришь. Я хочу всего лишь удрать отсюда как можно дальше, до того как нас окружит свора безумцев. Ты сидишь здесь уже два или три дня и даже не видел, с чем дерутся твои братья. Это тебе не фунт изюму, можешь мне поверить.
Где-то в городе раздалась пальба, через минуту грохнула пушка. Издали донесся отзвук боевого клича, извлекаемого из сотен глоток. Абдул беспокойно вздрогнул. Вот уже несколько дней он сидел здесь как на иголках. У него создавалось впечатление, что повсюду идут бои, а он напрасно тратит время, охраняя каких-то чертовых поляков, про которых не известно даже, а виноваты ли они в чем-либо. Ему нужно было покончить с ними и отправляться на битву с более страшным врагом.
- Подождем пушек, - принял он решение, сжимая кулаки. – Как только они прибудут, мы уничтожим поляков.
- Глупец! – в бешенстве дернулась Папатия.
Абдул сделал шаг к дервишке и наотмашь ударил ее по лицу. Девушка вскрикнула, голова дернулась в сторону от сильного удара. Пан Михал рявкнул, попытавшись вырваться из рук янычар.
- Так а с этим что? – спросил кто-то из пехотинцев.
- Пускай поляки думают, что я веду с ним переговоры, так что расправьтесь с этим без особого шума. Повесьте его на дереве, что растет за углом.
Михал Пиотровский поглядел в глаза янычару. Сам он считал его если и не приятелем, то хотя бы единомышленником. Только Абдул не проявил ни замешательства, ни сожаления. На рыцаря он поглядел без каких-либо эмоций, уделяя ему больше внимания, чем насекомому, которое следовало раздавить.
VIII
Я отслеживал сообщения в информационной сети, полосу за полосой, дело в том, что телепатические воздействия образовывали многочисленные слои, то более глубокие, то мелкие. Самый мелкий переносил базовые чувственные восприятия, образы, голоса и запахи; более глубокий позволял передавать эмоции и так называемые высшие восприятия; самый глубокий слой эмулировал инфополе и давал возможность передачи пакетов данных, хотя и в ограниченных рамках. Я немного опасался косвенного слоя, поскольку моя телесность и слабости, унаследованные вместе с личностью Талаза, делали меня податливым к сильным и резким чувствам. Эмоционально я был нестойким, излишне эмпатичным и чувствительным. Это было серьезным недостатком для демиурга, командующего операцией, требующей ясного ума и беспощадности. Счастье еще, что мои конкуренты на властный пост этого еще не выявили. Они наверняка воспользовались бы этой слабостью, чтобы спровоцировать меня на совершение ошибки, и тем самым дискредитировать меня в глазах Мультиличности.
Офицеров я выслал на переднюю линию, каждого в другую зону боев. Только Ясмину оставил возле биопроцессора, чтобы она проследила за хирургами и занималась пленными. Для завершения устройства все время не хватало тел. Их нужно было собрать и закрыть в непосредственном соседстве с машиной. Существовала опасность, что пленные освободятся и нападут на хирургов или же уничтожат биопроцессор, ведь мы собрали еще около тысячи пленников, часть из которых были военными. Потому-то для слежения за ними я и оставил Ясмину.
Поселившаяся в ней безжалостная бестия устроила террор пленным, превращая их в беззащитных, перепуганных жертв. Чтобы достичь этого, она применяла несколько весьма простых штучек. Время от времени она очень жестоким и зрелищным образом убивала избранных на глазах у всех пленных. Тем самым она внесла элемент неопределенности и вечного страха. А поскольку пленные часто менялись, ведь хирурги часть из них все время использовали, а участники вторжения постоянно присылали новых, Ясмине приходилось терроризировать людей постоянно. Так что все время у нее имелось занятие, доставляющее ей радость, я же избавился от кровожадной бестии, и мне уже можно было не морочить голову тем, что свое бешенство она направит против меня.