Необходимо незамедлительно сообщить падишаху, выслать гонца великому визирю! Я резко схватился на ноги и даже застонал, хватаясь за голову.

Ознакомление с новыми чувствами всегда было делом интересным, хотя пронзительная боль в задней части головы к приятным чувствам никак не принадлежала. Это давала о себе знать заштопанная трещина в затылке, причем, намного сильнее, как память тела, потерпевшего несущественное теперь уже повреждение, чем настоящая рана. Я сглотнул слюну, массируя больное место и размышляя, а кто я, собственно, такой. Был ли я Талазом Тайяром, лалой из султанской гвардии, или же демиургом, слугой Мультиличности? Отовсюду приходили раздражители, из-за которых я не мог сконцентрироваться. Тело донора принимало их как нечто совершенно естественное, но вот личность демиурга воспринимало все как абсолютную новинку.

Наступила ночь, и черное небо над моей головой искрилось тысячами звезд. Окрестности портала освещались пульсирующим сиянием, окружающий нас город освещали зарева пожаров. Эти пожары были вызваны воинами вторжения по моему приказу, чтобы распространять хаос и не позволить местным понять ситуацию. Мне следовало признать, что это было хорошей идеей – люди султана будут думать, что имеют дело с неожиданным бунтом черни, и для его подавления вышлют немногочисленные отряды пехотинцев. Они понятия не имели, что близится конец всего.

Погоди, что это я несу? Какой еще, на милость Аллаха, конец всего? Я – верный слуга падишаха и не могу действовать против его великолепия. Хотя нет, я уже не он. Я родом из иного мира, из иного пространства-времени, и я служу другому господину. Бытию, сложенному из миллиардов разумов и заполняющему нематериальное инфополе, информационное измерение.

Я поднялся и распрямил конечности. Пару раз подпрыгнул, расслабляя мышцы. Следовало дать доступ к ним горячей крови, чтобы та побудила их к жизни после преобразования управляющим лучом. Теперь я был раз в несколько сильнее и крепче, чем перед вмешательством информационного поля. Тело быстро восприняло перемену, но какое-то время его еще будут сотрясать судороги. Процесс приспособления всегда требовал времени, чтобы нервная система обрела равновесие и освоилась с изменениями. В результате, я сделаюсь самым великолепным танцором, которого видела османская империя, и непобедимым фехтовальщиком.

Я чувствовал смрад гари и смерти. Правда, трупы были убраны из округи, их сложили в одном из домов для повторного применения, но в соседних постройках инженерная группа готовила строительство биопроцессора из тел схваченных жертв, что было связано с грубым вмешательством в их организмы. Вот почему оттуда доносились ужасные крики, вой и плач. Мое тело буквально задрожало от ужаса, железы выпустили в кровообращение волну гормонов. Я испытал первые в данном теле органические эмоции – любопытная перемена после множества циклов зависания в инфополе без возможности чего-либо чувствовать. Чейчас я испытывал страх и возбуждение, жалость и беспокойство. Так реагировал Талаз на вопли пытаемых, а это означало, что точно так же реагировали и все люди.

Понятное дело, что они реагировали испугом, осознавая, что где-то рядом чудовища живьем сдирают с людей кожу и соединяют их нервные системы в одно громадное сплетение. Создание, образовавшееся из потерявших разум от боли и страха несчастных, послужит в качестве механизма для расширения портала. Это было настолько нечеловечно, что я не мог этого вынести. Необходимо немедленно вмешаться и предупредить побратимов, сообщить обо всем хотя бы визирю Кара Мустафе!

Я потряс головой, воцаряясь над человеческой стороной моего объединенного сознания. Нужно было какое-то время, чтобы в качестве Талаза освоиться с ситуацией и принять к сведению, что я уже не служу лалой, что я являюсь кем-то совершенно иным.

Делая первые шаги, я огляделся по сторонам. Темнота никак не помогала хождению. Людские глаза реагировали на световой спектр в очень ограниченных рамках. Подумать только, что много циклов назад я располагал кремнийорганическим телом, движущемся в кипящей серной кислоте и был одарен подобным зрению чувством, регистрирующим образ, от микроволн до жесткого, высокоэнергетического излучения. Множественность и разнородность форм жизни, создающей сознательные и разумные организмы, были просто невероятными. Даже жаль немного, что все они должны уйти и дать место Мультиличности. Некоторые обретут честь объединения с нею, но большинство будет удалено. Таково извечное право сильного. Самым главным является лишь его выживание.

Какое-то время я ходил по развалинам вокруг портала, приводя в порядок мышцы и объединенную личность. Офицеры стояли вдалеке, присматриваясь ко мне и позволяя мне окрепнуть в новой реальности до того, как я начну отдавать приказы. Я дал им знак рукой, что все в порядке, но пока что не запуская вписанного в разум модуля, дающего возможность телепатического контакта. В мирах, лишенных продвинутой технологии, группы вторжения как раз с помощью телепатии реализовывали связь и даже образовывали целые информационные сети.

Я вскарабкался на высящуюся над округой стену кожевенной мастерской. Отсюда можно было видеть приличный участок махалли. Словно на ладони я видел бьющие в небо зарева пожаров, охватывающие чуть ли не весь район Сагмалчилар, и даже доходящие до самого Тофане, района, где находилась громадная литейная фабрика, а при ней – султанские пороховые мельницы. именно туда следует выслать серьезный отряд, чтобы перехватить мастерскую по отливке пушек, арсенал с амуницией и порохом. Таким образом я бы ограничил риск применения артиллерии против сил вторжения. Но это были мелочи, которыми я решил заняться через какое-то время. До этого момента я решил несколько минут полюбоваться страшной красотой атакованного ночью города.

Где-то вдалеке прогремел мушкетный залп и прозвучал хоральный аопль:

- Алла! Алла!

Боевой клич янычар, взывающих на помощь себе имя бога. Похоже, великий визирь решил выслать отряды для подавления бунтов. Их встретит страшное разочарование, когда вместо толп пьяной черни они столкнутся с несколькими сотнями нечеловечески сильных и не чувствующих боли воинов. И это было только начало.

Я повернулся в другую сторону, к многочисленным махаллям, погруженным сейчас в блаженную тишину и покой. Ремесленники, торговцы и невольники наверняка прислушивались к шуму, дивясь, а что, собственно, происходит. Не спали, наверняка, и заключенные в мрачном квартале Касымпаша, беспокоились евреи и цыгане из Балата, а так же лодочники из приморской Терсане. Где-то там, вдалеке, на самом конце Золотого Рога, спокойно спали в своих богатых дворцах обитатели священного квартала Эйюп, равно как и на другой стороне залива, в Галате, ни о чем не подозревающие христианские обитатели Стамбула.

У меня было множество воспоминаний, связанных с каждым из этих кварталов, и эти, и все остальные мне были знакомы как свои пять пальцев. Некоторые воспоминания достигали детства, когда я, став сиротой, очутился на улице. К счастью, я был красивым мальчишкой с деликатной, чуть ли не девичьей внешностью. Ничего удивительного, что меня взяли к себе ченги и выучили профессии. Уличные танцовщики образовывали бродячие труппы, где обучали не только танцу и акробатике, но и искусству любви. Мальчишки давали необычные представления, они были переодеты в развевающиеся женские одеяния, длинные волосы были уложены в прически, на лицах – вызывающий макияж. Они были способны влюблять в себя янычар, и те, из страсти к любовникам, могли драться один с другим, весьма часто окупая околдованность кровью или даже жизнью.

Я оказался исключительно талантливым и соблазнительным танцором. Еще до того, как мне исполнилось тринадцать, я был одним из наиболее популярных ченги в городе. Так что нет ничего удивительного, что вскоре меня заметил кое-кто из высших сфер. Черный Мустафа забрал меня с улицы и поместил под свои крыла. Поначалу меня отдали для обучение в медресе, потом он отдал меня учить белым евнухам-душителям, султанским тайным убийцам. Я быстро вырос и поумнел, кроме того, проявил таланты к родственному танцам фехтованию. Еще я прекрасно помнил, кого должен благодарить за улучшения в судьбе, и всегда был верен Кара Мустафе. Когда после смерти своего шурина он занял должность великого визиря и ввел меня в непосредственное окружение султана, несмотря на любовь к повелителю, я остался человеком Мустафы и обо всем доносил ему.

Теперь же знания о том, как действует империя, пригодятся для ее уничтожения. Меня залили сожаление и жаркий стыд, когда я об этом подумал. И печаль. Ведь я все так же испытывал любовь к султану и визирю, моим благодетелям, приемным родителям и повелителям.

Я соскочил с развалин, чтобы сбросить с себя угнетенность. Талаз начал опасно доминировать в моей личности, то есть, творилось именно то, чего так сильно боялись в ходе создания конгломератов с разумами носителей. Я начинал ему поддаваться. Все, пора воцариться над человеческой стороной личности и заняться вторжением.