Делать мне больше нечего, как глаза свои им продавать!

– Рина, ты чего? – забеспокоилась Тери, заметив, как на моей голове зашевелились волосы от злости.

Я тут же заморгала и постаралась вернуть лицу невозмутимый вид.

– Все в порядке, – заверила я, высоко задрав свой нос.

Буду я тут еще сырость из-за ящера разводить! Не дождется!

– Простите, вы не видели..? – Долетели до меня слова незнакомой женщины.

Она была такой уставшей, что едва держалась на ногах, но продолжала тыкать равнодушным прохожим в лицо чьим-то портретом.

– Это моя дочь. Она пропала. Вы не видели её? – говорила женщина, и я, не успев дать себе отчёт, кинулась к ней и схватила фотографию.

Нет, эту девчонку я не знаю.

Но почему же тогда чуйка толкнула меня к ней? Такая молоденькая, такая красивая и, скорее всего… мертвая.

Точно мертвая!

Я ощутила от портрета такой холод, что мигом отдёрнула руку.

Девочка умерла не своей смертью. В мучениях, агонии и отчаянии!

– Вы видели её? – спросила меня женщина со слезами на глазах, и я застыла.

– Простите, нет, – шепнула я и просто не смогла удержаться, чтобы не коснуться плеча несчастной матери и не послать ей тайком импульсы умиротворения.

Увидь кто, что я сейчас вытворяю за пределами Академии, простым наказанием бы не отделалась. Вылетела бы с треском.

Но иначе я не могла.

Да проклянут меня Стихии, если оставлю эту женщину медленно сгорать в агонии, ожидая дочь, которая никогда не вернётся.

– Рина! – окликнула меня Мей, и со страдалицей пришлось расстаться.

Она вернулась к прохожим, продолжая показывать потрет. Ее сердце все еще разрывалось и ныло, но слезы перестали опалять разъеденные солью щеки.