Вошла я в небольшую гостиную без приглашения, воспользовавшись своим правом, и тут же наткнулась на полный боли взгляд. Девочка сидела, забившись в угол дивана и смотрела… Не на меня, на дверь. Меня она словно и не видела.
— Лора! — выдохнула я, рывком расстегнув плащ и отбросив его в сторону.
Быстрым шагом подошла к дивану, подняла безвольное тельце Лорианны, прижимая к себе.
Дочь Ильдара была взросла не по годам, но… она продолжала оставаться ребенком.
— Лора, — целуя ее зареванное личико, шептала я. Гладила по растрепанным волосам, тормошила, пытаясь вырвать из оцепенения, из того ужаса, в котором она потонула. — Лора, девочка моя!
— Он умер? Да? — практически беззвучно, неожиданно прошептала она. И повторила, словно я могла ее неправильно понять: — Папа умер?
— Нет! — едва сдерживая, чтобы не завыть от отчаяния, поставила ее на пол. Опустилась на колени. Обхватив ее лицо руками, заставила смотреть на себя. — Он не умер и не умрет!
— Я видела… — ее глаза были слепыми. Не как у Бэя, те просто не видели, эти же отказывались. — Много крови. Тьма. Смерть.
Вот он — нелегкий выбор. Я должна была провести Совет. Я должна была находиться с ней.
Чем ты готов пожертвовать…
Слова Джориша теперь звучали по-другому, да и понимание смысла единения кайри и эклиса воспринимались иначе. Он и я. Не выбор одного из двух, его отсутствие, потому что нас — двое.
— Он — жив! — жестко произнесла я. Встряхнула за плечи… Голова дернулась… бессильно. — Слышишь! Жив!
И не важно, что у самой все расплывалось перед глазами. Не важно, что губы кривились от сдерживаемых рыданий. Она не была моей дочерью, но… она была моей дочерью!
— Жив, моя хорошая, — вытирая то ее слезы, то свои, вновь и вновь повторяла я. Убеждая себя. Убеждая ее. — Наступит день и он очнется. А потом мы опять будем бегать в парке. И слушать рассказы Бэйкара. И спорить, могло такое быть или он все придумал. А папа будет смотреть на нас и улыбаться…
Лорианна отшатнулась внезапно. Еще мгновение назад потерянная, она вдруг посмотрела на меня ясно и… холодно.
— Госпожа Мария? — голос был полон почтения, но звучал безжизненно.
У всего своя цена…
— Нет, — глотая слезы, качнула я головой. С колен так и не поднялась. — Машка…
Ее взгляд был пристальным. Недоверчивым…