Книги

Дорога без возврата

22
18
20
22
24
26
28
30

Альвар встал и начал ходить по комнате, продолжая говорить:

— Это был великий правитель. Именно ему принадлежит идея гражданства. Когда общество делится не на своих и чужих, а полноправных граждан и жителей. И каждый житель, вне зависимости от того к какому народу он принадлежит — может стать гражданином, со всеми правами и привилегиями. Стоит только сделать что-то заметное на благо степного народа. И пришлые чужаки, и свои старались изо всех сил. Оставалось только выбрать стоящее. А ещё в Каганате ни один из пятёрки Старших ханов не может занимать своё место, не доказав, что он не только хороший воин, но и может вести хозяйство в мирное время. Великому хану наследует не ближайший кровный родственник, а один из Старших. Дети всегда получают титул на ранг ниже отца — и если не могут доказать, что достойны, сами никогда не поведут тумены[38]. Да много ещё…

— Так это же естественно! — горячо воскликнул Джебэ. — Мы всегда были лучшие! С первого дня, ещё когда Бумын-каган объединил Степь милостью Отца мира, мы стали лучше остальных.

— Лучше? — нехорошо прищурился Альвар.

— Да! Умнее и лучше! Не зря то же гражданство придумали именно мы! — напористо произнёс парень. — И ты меня не переубедишь, я, между прочим, вырос на границе. И могу сравнивать.

В глазах Альвара уже не было грозового неба — теперь там перекатывались свинцом тяжёлые штормовые волны.

— Всегда были умнее и лучше, говоришь?! — с нотами гнева негромко произнёс библиотекарь. — Наверное, не стоит кому-то напоминать, что была ещё Латинская республика, и гражданство мы взяли именно у них… — Альвар вдруг ненадолго ушёл и вернулся с кожаной тубой, и которой достал папирусный свиток. — На, читай!.. — швырнул он свиток на стол.

Парень посмотрел на свиток с удивлением: это было что-то очень старинное. Даже представители поэтической школы «ревнителей», которые с жаром придерживались самых устаревших традиций — и те перестали писать в свитках лет полтораста назад. Следовательно, этой тубе не меньше двух столетий. А судя по чеканке на застёжке — возможно и больше. Джебэ осторожно развернул папирус и принялся читать вслух:

Не воздам Творцу хулою за минувшие дела, Пишет кровью и золою тростниковый мой калам, Было доброе и злое — только помню мёртвый город, Где мой конь в стенном проломе спотыкался о тела…

— Что это? — удивлённо спросил юноша.

— Ты читай, читай, — с какой-то грустью сказал Альвар.

Помню: жаркой требухою, мёртвой пылью под сохою Выворачивалось поле, где пехота бой вела, Помню реку Аль-Кутуна, где отбросили к мосту нас И вода тела убитых по течению влекла, Помню гарь несущий ветер, помню, как клинок я вытер О тяжёлый, о парчовый, кем-то брошенный халат… Помню горький привкус славы, помню вопли конной лавы, Что столицу, как блудницу, дикой похотью брала. Помню, как стоял с мечом он, словно в пурпур облачённый, А со стен потоком чёрным на бойцов лилась смола.

Дальше Джебэ читал уже про себя. Читал горящие строфы, над которыми от пронесённых сквозь века крови и пожарищ замирало сердце.

— Так что это? — дочитав, негромко спросил юноша.

…Над безглавыми телами бьётся плакальщицей пламя, Над Итилем бьёт крылами Ангел Смерти, Ангел Зла. Булгар плачь — ты был скалою, вот и рухнул, как скала![39]

Глухим голосом повторил последние строки Альвар, который всё это время стоял, опираясь на стол рядом с юношей.

— Это «Касыда о гибели Булгара», — Альвар говорил негромко и как-то тягуче. — Когда-то было на Итиле такое государство — Булгар. Когда три столетия назад последний владыка Старого каганата захотел расширить свои владения на запад, Булгар одним из первых попал под удар. И оказал яростное сопротивление — жители предпочли гибель позору и рабству. В устрашение остальным тогдашний Великий каган приказал истребить население до последнего младенца.

— Что тебе рассказали?

Альвар внезапно наклонился над Джебэ, а его речь стала резкой и отрывистой.

— Небось, про раскол в тинге из-за того, что нам навязывали христианство? И про добровольный раздел?

По выражению лица парня библиотекарь понял что угадал.

— Ложь! В те времена мы слишком привыкли продавать свой меч любому, кто больше заплатит. Слишком привыкли к безумной вольнице, к тому, что имеющий меч всегда прав.

— Но как же?… — не удержался Джебэ.