От голодной смерти на улице детей спас Жанвье, такой же выходец с Закатных берегов, как и отец. Хозяин трактира много лет назад тоже перебрался в окрестности Киева в поисках лучшей доли — но до сих пор помнил откуда он, и считал, что земляки должны помогать друг другу. Дядюшка Жанвье приютил сирот в своём трактире… Работать за кров да еду — но по нынешним временам и это было неслыханной роскошью.

…роды длились почти десять часов, шли тяжело, и у девушки, лежащей на лавке, не осталось сил криком разгонять влажный воздух бани. Будущая бабушка давно уже отослала в дом младшую дочь, и с удовольствием отправила бы к остальным Эффламину, чтобы и девочка хоть немного отдохнула — но лекарка Калерия запретила. Её тоже проверяли в десять: хватит ли сил выдержать чужую боль, сумеет ли она остаться с пациентом до конца. Целитель — не сапожник и не гончар, он не может отложить свою работу «на завтра». И если помощница сегодня выдержит, Калерия продолжит учить дальше.

Вот только случай бедной девочке достался печальный. Опытным взглядом лекарка приметила скрытое от остальных: роженицу, скорее всего, не спасти, уцелел хотя бы ребёнок. Слишком часто за последние годы она видела, как ударили голод и проклятая вира маркркграфа, слишком много сил жадной пастью отобрали они у людей. А Серафина и раньше не могла похвастаться крепким здоровьем. Лекарка вздохнула, после чего велела тётушке Изоре вскипятить ещё воды и принести свежее полотно. Осталось уже недолго, и пусть лучше мать не видит смерти дочери, это всё, чем она может помочь старой подруге.

Заперев дверь, Калерия открыла рот, чтобы приказать Эффламине готовиться к операции: надо спасти хотя бы мальчика… Как слова застряли в горле. Под руками ученицы плясало чёрное с белыми искрами и прожилками пламя. И с каждым языком дыхание роженицы становилось ровнее, на щёки возвращался румянец, а ещё через несколько минут младенец недовольным криком возвестил мир о своём появлении. «Тёмная целительница, — выдохнула еле слышно Калерия, — сподобилась-таки увидеть…» Но Серафина и малыш ждать не могли, поэтому остальные мысли были отложены на потом. Лишь когда лекарка убедилась, что больше ничего ни матери, ни ребёнку не угрожает, она оставила обоих на попечении помощницы и новоиспечённой бабушки. А сама поспешила в дом.

Остальные обитатели трактира «Весёлый плотник» вместе со священником, который должен будет прочитать над новорождённым оберегающую от нечистого молитву, ждали вестей в общей зале. По случаю рождения первого внука заведение было закрыто, а светильники погашены — и сидящих освещало лишь закатное солнце, весело игравшее заалевшими зайчиками на отполированных до блеска дубовых столах да на сосновых досках стен.

— Внук у тебя, Жанвье, радуйся, — усталым тоном произнесла Калерия. — Да не меня, сестру его благодари, — женщина села на лавку перед остальными и вдруг показалась всем какой-то враз постаревшей. — Хорошая целительница растёт, талант от самой Богородицы. К тому же — Тёмная целительница, — лекарка оглядела удивлённые и непонимающие лица, и её голос вдруг приобрёл жёсткие нотки. — Много таких раньше было, да уже моя наставница про них только слышала. Сила им дана, но помогает она, когда больной к краю подошёл. Тому, за которым пустота.

Калерия вдруг умолкла — и вместе с ней молчали остальные, словно боясь нарушить тишину. Наконец, вздохнув совсем по-старушечьи, женщина сказала:

— Сообщать о таких положено. Вот и я доложу… Только не стоит на ночь глядя-то идти. Жанвье, найдёшь мне комнату? Вот и славно. Отосплюсь, позавтракаю и в город пойду. Чёрные братья у нас только в городе, вот туда и поспешу.

— Не так, — вдруг замотал головой отец Никифор. — Вместе пойдём, медлить не должно. Как я положенное закончу — по тракту поспешим, — сделала он ударение, — стар я лесными тропинками по буеракам ходить. Вот только стар я, спина болит, ноги. Прострел в спине случиться может, так что ты, Калерия, снадобье приготовь… До своего-то дома я точно доковыляю, а там полечишь меня. До утра. А пока пошли-ка, проведаем, как там Серафина с Изорой. А сестру евойную сюда пришли, устала она, бедняжка. Пусть отдыхает.

Дождавшись, пока лекарка и священник скроются за дверью, Жанвье тоже встал, залез в потайной ящик под стойкой, достал серебряник и положил на стол перед Керидвеном:

— Завтра трактир тоже не работает, но потом открываемся. Сбегаешь вместе с сестрой за зеленью. А пока отдыхайте, мы же, — он с силой ухватил за плечо зятя, который возмущённо порывался что-то сказать, — так вот, остальные, семья, так сказать, сейчас пойдём проведать дочку и внука. Ты понял?

Керидвен моргнул ресницами, дав знак, что понял: такие как Фламина подлежали аресту, те, кто укрывает либо их, либо сведения о них, казни или ссылке вместе с семьёй на рудники. Пастух ты или даже сам боярин — у братьев Святого Доминика хватит силы настоять на своей воле и призвать к ответу виновного.

— Ещё, — уже от самого входа повернулся Жанвье. — Я там, в стойке, всю выручку за вчерашний день забыл убрать, и нож боевой, что седьмицу назад постоялец у нас забыл. И ключ от кладовой там же лежит, — пожилой трактирщик вздохнул и, тяжело ступая, пошёл вслед за зятем и младшей дочерью.

Керидвен очнулся от гулкого уханья филина, раздавшегося из-за стены. Не может быть! Он и не заметил, как заснул снова. Парень прислушался к внутреннему чувству времени: почти полночь.

— Просыпайся, лучик, — аккуратно потрепал он сестрёнку по волосам, — нам пора.

Спускались осторожно, стараясь не шуметь. Хоть и уехали гончие, но осмотрительность никогда не бывает во вред. Потому-то, прежде чем ступить на лестницу, парень осмотрел просторную горницу первого этажа как можно тщательнее. Хотя толку от этого всё равно было чуть: света нарождавшейся луны едва хватало различить проёмы окон и двери.

Они успели пройти вглубь комнаты всего несколько шагов, как сразу с двух сторон на них кинулись тёмные фигуры. «Фламина, беги!» — успел крикнуть парень и ткнул ножом ближайшего солдата. Стражник отбил неумелый выпад и сильным ударом заставил парня согнуться от боли, а ещё двое возникших в дверях воинов ухватили за руки Эффламину. Почти сразу же за окном вспыхнули факелы, заливая всё вокруг ярким до боли светом. А на руках пленников защёлкнулись оковы.

Во дворе всех встретили остальные ловчие и оба командира:

— Попались, крысята, — лисье лицо ищейки исказила злорадная гримаса. — Жаль, девка мелковата. Вот, помню, ловили мы ведьму в Карантанской марке… — закончить свою скабрёзную историю он не сумел, обжёгшись о полный ненависти взгляд пленника. — Ах ты, гадёныш!.. — замахнулся инквизитор для удара… И задёргался, не в силах высвободить руку из железных тисков полусотника.

Невысокий, широкоплечий и чернобородый, витязь напомнил Керидвену собак лесорубов: такой же спокойный, сильный, знающий себе цену — и готовый порвать горло любому, на кого укажет хозяин.