— Полная правда, — серьезно заметил он, — касается вашего отца. Или, более точно, рода Пембертонов. Лейла, давайте присядем.

Мы подошли к скамейке и сели, привалившись к деревянной стене. Запахи сена и кожи смешивались с тихим ржанием лошадей, придавали этому месту атмосферу нереальности, как будто мы унеслись за мили и годы от всех остальных.

Я вновь услышала его голос, монотонно звучавший у моего уха. Когда он говорил, перед моими глазами возникали картины.

— То, чему вы оказались свидетелем в тот день, и чего вы не помните, случалось здесь и раньше. Это наследие крови Пембертонов, откуда оно взялось, никто не знает, но оно проявляется в форме ужасного безумия. У вашего отца не было ни таинственной лихорадки, ни загадочной болезни; он попросту стал жертвой безумия Пембертонов. Через поколения проходят истории о диких убийствах и странных смертях. Некоторые из легенд, которые вы слышали о Херсте, основаны на реальных событиях нашей истории, и для местных это повод избегать нас. Мы известны как проклятый род, проклятие наше — в дурной крови, и это обрекает любого и каждого из Пембертонов на судьбу самую ужасную, какую только можно себе вообразить.

Я взглянула на него в полном изнеможении. Я была усталой и бессильной, измотанной, словно проехала много миль.

— Любого и каждого из Пембертонов?

Он серьезно кивнул.

— Если верить истории, которую рассказал мне сэр Джон, ни один из Пембертонов за всю историю рода не избежал этого. Тем или иным образом, в разное время сумасшествие может проявиться.

— Но ведь это же абсурдно! Даже если безумие наследственно, оно редко поражает все потомство и обычно минует одно-два поколения.

— У нас не так. Мы — обреченный род.

Обреченный. Бесплодный. Безнадежный. Значит, вот чем обусловлена эта атмосфера мрачности, которую я почувствовала вокруг дяди Генри. Возможно, вследствие некоторых смутных воспоминаний детства, может быть, услышав разговоры взрослых о неизбежности рока, но вид моего дяди напомнил мне, что он — обреченный человек.

— Это притянуто за уши, Колин. Я не могу в это поверить.

— Почему же, как вы думаете, ваша мать забрала вас отсюда? Чтобы вы не смогли вспомнить то, чему были свидетельницей в роще? Возможно. Но я думаю, она увезла вас отсюда в надежде, что может спасти вас от судьбы, которая вас ожидала.

— Нет, нет, нет, — повторила я несколько раз, — это бессмысленно, я отказываюсь в это верить.

— Сэр Джон убил себя, выбросившись из восточной башни. Его родной брат Майкл отравил свою мать и себя. Это идет в глубь времен, далеко в глубь. Мой собственный отец избежал рока, погибнув от несчастного случая. Иначе и он тоже прошел бы путь всех Пембертонов.

— Мне плохо, Колин. Проводите меня обратно в дом.

Мы оба неуверенно встали, я оперлась на него. Сказанное им раньше о том, что я буду настроена против него за то, что он сказал мне правду, начинало сбываться. Колин стал носителем очень плохих известий; он превратил мою жизнь в кошмар, и в эту секунду все мое негодование было направлено против него.

Он, должно быть, почувствовал это, возможно, по моему встревоженному тону, или по тому, что я не смотрела на него.

— Я не хотел вам всего этого рассказывать. Это не привело ни к чему хорошему. Все же вы должны были знать. Вы настаивали. Теперь моя единственная надежда, Лейла, что вы немедленно покинете Херст, вернетесь в Лондон и начнете новую жизнь с вашим Эдвардом. Забудьте нас. Никогда о нас не вспоминайте.

Мы вышли из конюшен и вернулись домой в молчании. Рука Колина крепко поддерживала меня, когда мы поднимались по лестнице, дом был молчалив и полон плохих предчувствий. Когда мы остановились у моей двери, я оттолкнула его в попытке показать, что могу обойтись без его помощи.