Туфли без каблука, хоть это и против правил. Потому что даже каблучок на три сантиметра становился для Кристабель Гордон-Эванс настоящей пыткой. Через пять минут начинали ныть колени, а потом боль переходила в позвоночник и стреляла там, как пушки в Тауре.

Улыбаться становилось просто невыносимо. Но улыбку требовали.

Как и изящность танца.

Первого и единственного.

С юношей, почти мальчиком, который потоптался с ней с ней на открытии вечера в неком подобии вальса. Он был знакомым их семьи и считал, что хромоногой и не очень привлекательной девушке и так слишком повезло.

А то, что она больше года, превозмогая боль училась танцевать… И могла танцевать только вальс. Ну кому инетресно, сколько ограничений она преодолела, чтобы хоть недолго находиться без трости.

И стоять у стенки.

Не опираясь, не присаживаясь. Ровно держа спинку и улыбаясь.

Все равно ей никогда не скользить в летящей польке или мазурке. Она не так изящна, как та дочь графа с приданым, о размере которого идут слухи один другого противоречивее. Ее смех слишком резок и неприятен. Да и шутки по большей части ей не смешны, а говорить о погоде она не может дольше трех минут.

Первый бал.

И единственный.

Кристабель постояла у стенки с полчаса и потеряв, надежду, что ее кто-нибудь пригласит, ушла в галлерею. Девушка приветливо улыбалась, когда ей представляли каких-то людей, выслушивала их комплименты, что-то говорила в ответ.

Но… никто рядом с ней не задерживался. Не сказал больше того, что предписывал этикет. Не прашивал о ней и ее интересах. Будто и не было ее тут.

Она старалась не хромать, идти плавно и бесшумно.

Возможно, ей удалось не только второе, но и первое. По крайней мере, несколько джентельменов, занявших столик в углу террасы ее не заметили.

А Криста… Криста просто осталась в тени, за какой-то статуей. И слушала разговоры, не предназначенные для девичьих ушек.

Там были парочка офицеров, вхожих в дом ее отца, его знакомые, с которыми он вел дела, местный маг и его приятель из столицы. Тот, которого представили как барона какого-то там Эрттона.

На столике стояли полупустые бокалы, бутылка вина, явно не первая и не последняя, остатки закуски.

Приезжий маг показывал фокусы, заставляя густое вино литься в бокалы, а сыры сворачиваться в замысловатые человеческие фигуры, вызывавшие в мужчинах лишь смех и едкие замечания.

Сырные человечки дергались, карикатруно двигались, кланялись и, кажется, даже что-то пискляво говорили.