Отряхнув с головы капли дождя, Светлов вошел в свою палатку, сел за стол, достал из кармана куртки ручку и с какой-то отчаянной решимостью снова принялся писать.

«Дружище Саша! Признаюсь: я начинаю скучать. И от этого острее переживаю свою неудачу с поездкой на Камчатку. В то же время я не хочу сказать, что на Урале скучно. Урал прекрасен! И горы величавые, и долины красивые, и реки быстрые, и дичи здесь тьма-тьмущая: величественные лоси, неуловимые козы, лисы, тетерева, белки… видел и медвежий след в лесу… А ягод, ягод!.. Вот бы где твоя Надя наварила варенья! Вообще чего только тут нет! Велики богатства Урала! Ценные породы лесов, плодородные земли, золото, железная и медная руда, камни-самоцветы, нефть…»

Светлов задумался. Вот те на: начал со скуки, а съехал на дифирамбы! Вроде нелогично получается. Или ничего? Он оставил перо и прислушался к стуку дождя о тугое, намокшее полотно палатки. В одном углу полотно провисло, и вода, протекая, капала на чемодан. Фибровой кожи желтый чемодан попутешествовал на своем веку немало: был он подержан, оклеен множеством багажных ярлыков разных цветов и размеров. По чемодану можно было судить о неусидчивости хозяина. Среди названий городов и станций значились и такие, что не отмечены еще на картах Советской страны. Географы и почтовики явно отставали от строителей!

Светлов встал и передвинул чемодан под стол. Закурив, он постучал по полотну. Палатка загудела, как барабан, мелкая водяная пыль посыпалась на стол, на походные кровати и чемоданы.

«Дорогой дружище, — продолжал Светлов, придвигаясь как можно ближе к крохотному оконцу. — Боюсь, что это письмо, прежде чем прочитать, придется тебе основательно просушить и прогладить. Я сбился со счета и не могу тебе точно сказать, который уже день хлещет здесь дождище. От него-то, наверное, и моя скука. Но ни дождь, ни жара, ни холод не в силах остановить работу. Вот и сейчас все на работе, только я один маюсь в пустой палатке. В нашей изыскательной партии есть два ученых башкира — геолог и землемер. В аулах я видел студенток, приехавших на летние каникулы из городов. Одеваются они по-городскому, в яркие национальные костюмы облекаются лишь в самодеятельных спектаклях на сценах колхозных клубов. Здешние горные колхозы очень своеобразны и самобытны. Охотник и коневод работают бок о бок с пчеловодом и дояркой, лесорубом и пахарем. Отходники идут на золотые прииски, железные и медные рудники, на сплав леса… Если бы не этот чертов дождь, я расписал бы тебе поподробнее красоты Урала. А сейчас — не то настроение, даже письмо не пишется толком. Снаряжен я, как герой из романов Майн-Рида или Купера. Куртка на мне кожаная, сапоги охотничьи, у пояса кинжал, в кармане браунинг, ружье мое бьет дробью и медвежьей картечью. Представляешь мой внушительный вид? Десяток лет назад здесь было не везде спокойно, после гражданской войны остатки повстанческих банд скрывались в горах. А сейчас кругом тихо. От нашего лагеря до ближней деревни километров тридцать, а до станции железной дороги — все полтораста. Из русских специалистов назову инженера-геолога Борового Евгения Петровича. Он не один десяток лет живет в горах: летом — на полевых работах, зимой — где-либо в заводской лаборатории. Он с высшим образованием, знает и любит литературу, искусство, так что приятно с ним и поговорить. Он долго расспрашивал меня о новостях в этой области. На мой вопрос — когда намерен побывать в Москве — он только рукой махнул: „Не могу сказать даже приблизительно! Некогда… Вот построим еще один металлургический комбинат, тогда и отдохнем, видимо“. Впрочем, и меня скоро не жди. Раньше октября в Москве не буду. Я знаю, что ты не большой любитель писать письма, но, если раскачаешься, сообщи, что нового в театрах, в литературных и газетных кругах? Будущим летом надеюсь писать тебе „с камчатским приветом“. А пока… Пока шлю тебе эту порцию меланхолии и эти рассуждения в ненастную погоду… Привет друзьям. Кстати, кто обретается сейчас в моей комнате? Пока всего наилучшего. Адрес прежний. Твой Сергей.»

— Все пишете, товарищ Светлов? — раздался голос.

Вошедший опустил капюшон брезентового плаща и начал раздеваться. Мокрый плащ его коробился и при движениях звенел, как фанерный. Раздевшись, вошедший присел к столу и закурил. Это был инженер Боровой, пожилой человек, в сапогах, в защитного цвета толстовке и таких же брюках. Из-под старенькой форменной фуражки с молоточками виднелись седоватые волосы. Внимательные серые глаза смотрели чуть насмешливо. Усы у него были неопределенного ржавого цвета (признак закоренелого курильщика), а щеки чисто выбриты, и это его молодило.

— Пишу, — отозвался Светлов, заклеивая конверт. — Письмо другу. Пишу и скучаю…

— Сочувствую, — согласился инженер и, как будто отвечая на раздумья Светлова, добавил: — Мало экзотики на Урале. Вот лег сорок назад насчет экзотики здесь было куда обильней.

— Еще бы! — живо откликнулся журналист. — Край-то был необжитый… Каждый приехавший превращался, поди, в Робинзона…

— На моей памяти прошла знаменитая уральская золотая лихорадка. Заводов в то время было мало. Интересовало людей главным образом золото. А золото открывалось обильное, и богачи плодились, как грибы. Демидовы, князья Вогау, граф Пашков, Берель, Дубов были некоронованными королями Урала. Среди иностранцев наиболее крупным был англичанин Лесли Уркварт. Сам-то мистер Лесли в Лондоне изволил обитать, на Урале трудились его компаньоны, доверенные. В те годы заводы новые, прииски строились, железная дорога через Урал на Сибирь прокладывалась, на Дальний Восток. А о такой стройке, что сейчас идет, и понятия не имели. Сейчас старый Урал поднимается дыбом, на гора…

— Я завидую вам, Евгений Петрович! Вам бы об Урале романы писать!

— Романы! — отмахнулся инженер. — Какой из меня литератор? Собирайтесь-ка, молодой человек, в столовую. Наши возвращаются, слышите, Альма их встречает.

Светлов встал. Инженер смотрел на журналиста благосклонно, улыбаясь.

— Лет-то вам сколько, Сергей Павлович?

— Да уже тридцать скоро. Старик!

— Старик не старик, а возраст, можно сказать, критический. Женаты?

— Нет.

— Что так?

— Все как-то времени не было… И никак не могу встретить ту, которая прекраснее всех на свете…