– Так уж и честно?

– По большей части, – уклончиво ответил ифрит. – Мы с тобой оба знаем, что Лео был неисправимым романтиком. Он верил во вселенское добро, мир во всем мире и прочие проявления маразма.

– Как все это соотносится с похищением чужих органов?

– Он верил, что они идут на правое дело. Межвидовая медицинская система не совершенна, иногда она губит жизни в ситуациях, когда могла бы их спасать.

Пересадка органов была поразительно эффективной методикой лечения, тут Евгений Самсонов не преувеличил: с ее помощью можно было вернуть молодость, побороть неизлечимую болезнь, восстановить потерянные конечности. Вот только доставалось такое спасение не всем, а лишь избранным.

Многие врачи находили это несправедливым, и Леон был в их числе. Хакир узнал об этом и сумел использовать лучшее, что было в моем брате, против него. Он рассказывал ему слезливые истории об умирающих детях, родители которых продали все, чтобы оплатить пересадку, а им все равно отказали. Он показывал фотографии и копии документов – и Леон верил ему. Почему он не должен был верить своему другу?

Правда, его с самого начала настораживало то, что за каждого удачно подобранного пациента ему платили деньги, и неслабые. Разве благотворительность не должна быть бесплатной? Но Хакир убеждал его, что это часть системы: не хочешь денег – отдай их благотворительным фондам, а порядок не нарушай.

– И Леон верил этому? – нахмурилась я. – Быть такого не может!

– Нужно было – и он верил. У ифритов, красавица, есть одна замечательная возможность: мы немного влияем на чужие мысли.

По его взгляду можно было догадаться, что совсем не «немного». Скорее всего, он придумывал для каждого пациента более-менее правдоподобную историю, а потом внушал Леону, что в нее нужно верить. Регинлейв в таком внушении не нуждалась, у нее были свои причины помогать ему, а в итоге Хакир получил отличную команду.

Однако Леон все-таки был не обычным человеком, он был потомком охотников. Постепенно он начал понимать, что его просто используют, чтобы убивать ни в чем не повинных нелюдей. Он остановил это единственным способом, который оставил ему ифрит: покончил с собой.

Все бы ничего, но появилась я.

– Это ведь ты настроил против меня гарпий? И ту гамадриаду? – спросила я. – С помощью своей «одной замечательной возможности»?

– Сообразительная девочка, – одобрительно кивнул Хакир. – Очень хорошо. Признаться, я не сразу правильно оценил тебя. Я думал, что ты гораздо глупее брата, потому и избавиться от тебя будет проще. Гамадриада была первым выстрелом – попыткой пристреляться, так сказать. Управлять ею было несложно, она ненавидела людей после того, что они с ней сделали, а ненависть ослабляет разум. Ее нужно было лишь подтолкнуть, совсем чуть-чуть, чтобы она сломалась окончательно.

– И тебе было ее не жаль?

– Век гамадриад и без того недолог, она задержалась в этом мире.

Он испытал меня тогда, потом попробовал ранить с помощью паразита из йотуна, но тоже потерпел поражение. Он узнавал обо мне все больше.

– Но с гарпиями-то наверняка было посложнее! – заметила я. От нарастающего жара становилось все труднее дышать.

– Да, это был настоящий вызов. Могущественный вид, да еще три сестры, которым нужно промыть мозги одновременно – я даже сомневался, получится ли у меня. Но в таких заданиях есть свой секрет. Знаешь, какой?

– Какой же?