— Хорошо, что приехали, — сказал он и протянул руку. Морген мгновение помедлил, вглядываясь в лицо Брауна с таким хозяйским интересом, что обычно невозмутимому кардиналу стало не по себе. Наконец мужчины энергично пожали друг другу руки.

— Мне не давали понять, что у меня есть выбор, — ровно ответил Морген. Кардинал проигнорировал реплику — такая дерзость от нижестоящего церковного чина, как правило, сурово каралась по дисциплинарной линии.

— Я взял на себя смелость приготовить нам чаю, — сказал Браун и подошел к двери. Морген посмотрел, как архиепископ Венский взял у кого-то, скрытого тенью, серебряный поднос. Затем поблагодарил, вернулся с подносом и поставил его на середину стола. — Угощайтесь. — Он показал на серебряный термос и кувшины с кипятком и молоком. На подносе также стояли две чашки с блюдцами из тончайшего фарфора, лежали льняные салфетки, канапе, бисквиты и приправы.

— «Большой чай» — привычка, к которой я пристрастился студентом Оксфорда, — объяснил Браун, накладывая себе на тарелку съестное. — Мне кажется, вполне достойный способ после тяжелых трудовых будней совместить благочестивое с приятным.

Морген промычал в ответ что-то нечленораздельное, подошел к сервизу, встал справа от Брауна и молча налил себе чаю с лимоном. Каждый положил себе на тарелку еды.

— Присядем? — спросил Браун, жестом приглашая священника к одному краю стола. Морген кивнул и молча сел на предложенное место. Браун расположился напротив. Оба помолчали, разглядывая друг друга.

— Возможно, вы не догадываетесь о цели моего приглашения.

Морген догадывался, но решил оставить свое мнение при себе. Взглянул на кассетный магнитофон, стоявший на столе, и микрофон рядом с ним. Кардинал сделал еще глоток из чашки и поставил ее на стол.

— Я хотел бы, чтобы вы поделились подробностями вашей жизни в Альт-Аусзее, — сказал Браун, — расскажите мне о том дне…

— О том дне, когда я чуть не умер?

Браун кивнул.

— Но я уже рассказывал эту историю, — сказал Морген без капли раздражения, — дважды. Людям из КДВ и трибуналу… два Асессора назад.

— Я знаю, — мягко ответил Браун, — но я надеялся, что вы припомните еще какие-то детали. Детали, которые… быть может, с тех пор пришли вам на память.

— Нервные клетки тяжело восстанавливаются, — улыбнулся Морген. — Некоторые говорят, что не восстанавливаются и вовсе. Я приучил себя жить с ограничениями, которые принес тот день. И улучшений памяти не замечаю.

— Ну, быть может, можно надеяться на чудо. Вы, кстати, еще в них верите?

— Конечно верю, — ответил Морген, — каждый свой вздох я считаю чудом.

— Тогда давайте посмотрим, что нам посчастливится припомнить сегодня, — сказал Браун и включил магнитофон.

— Как вам будет угодно, Ваше Преосвященство, — сказал Морген, подавив вздох. — Рассвет окрасил все кроваво-красным, когда я дошел лишь до середины озера, — начал он рассказ. — Я надеялся перебраться по льду до противоположного берега — Альт-Ауссерзее — до восхода солнца, но снег был очень глубоким. Более трех часов я бежал от эсэсовцев, зная, что они вот-вот меня настигнут. Это как в страшном сне — бежишь от поезда, но твои ноги еле двигаются, как в замедленной съемке, и поезд медленно, с адским лязгом настигает тебя.

Браун изобразил на лице сочувствие:

— Надеюсь, этот кошмар вас больше не тревожит?