— Море неспокойное, — получила ответ. — Сиди уж дома…
— Чего оно не спокойное? — возмутилась Христинка, хватая из кармана смартфон. — Вот! Геленджик, погода… Вот! Плюс тридцать, ветер — полтора, вода — плюс двадцать три!
— Скала Парус, — сухим академическим тоном выговорила Аглая Митрофановна, — находится рядом с Прасковеевкой.
— Да пожалуйста! — Христинка быстро набрала новый запрос. — Прасковеевка, ясно, без осадков, плюс двадцать шесть, ветер — метр…
Бабушка поставила локти на стол, сцепила пальцы, положила на пальцы подбородок. Внимательно смотрела. Христинка не сразу оценила взгляд, но когда до нее дошло, умолкла на полуслове.
— Сон мне был, — неохотно сказала бабушка. — Нехороший… Не хочу рассказывать, чтоб не сбылся. Очень нехороший сон, да еще с четверга на пятницу. Ты уж поберегись, посиди дома недельку, родная.
— Недельку? — взвыла Христина. — Недельку?! Да Стеф послезавтра в Турцию уезжает!
И Олег вместе с ним. А вернутся только в середине лета.
— Поела? — спросила бабушка, не слушая. — Пойдём, поможешь мне нитки разобрать. Одной парой рук не управиться…
Бабуля надумала связать огромное покрывало-плед. Крючком. Узором "брумстик". Для чего надо было сделать нить толщиной не в одну стандартную, какой эта нить получалась на заводе, а в две. То есть, размотать весь клубок, сложить нить пополам и смотать снова. А поскольку узор ещё получался и цветовым тоже, то клубков было, на минуточку, двадцать штук!
Бабушка уже начала край пледа, видимо, прикидывала, как оно будет. Получалось безумно красиво… но нитки закончились и надо было привести в порядок новые и такая это была мука и скука…
Заговаривать о разрешении Христина больше не смела. Бабуля упряма, как сотня ослов, сказала "нет", значит, всё. Точка. Но хоть бы объяснила своё ослиное упрямство! В байку о кошмарном сне Христинка не поверила. Не поверила, и всё тут. Но понять, за что бабушка решила насолить любимой внучке, решительно не могла. Ну не было, не было, не было у Христинки в последнее время косяков! За что?
А после ниток была вишня. Сначала её собирали с деревьев. Затем — давили из неё косточки. Христинка натянула садовые перчатки по самый локоть, было неудобно, жарко, противно; но без перчаток руки от вишни станут сине-чёрными, и эти пятна не сдерёшь даже вместе с кожей, настолько глубоко въедаются. И вот где-то на середине действия, когда в чашки отправилась половина избавленной от костей вишни, а вёдрах осталась ровно половина собранного, в Христинкином кармане запел смартфон. На мегапопулярную этим летом песню "О, Боже, какой мужчина".
Конечно, страшновато было ставить такое на звонки от Олега. Узнает — прибьёт же! Но девичья логика перебила логику обычную. Поставила. И теперь как кипятком ошпарило!
Христинка вскочила, содрала перчатки, швырнула их на осточертевшую вишню. Пнула ногой первое, что попалось: пустое ведро и оно покатилось, грохоча. Потом убежала в дом, в свою комнату, бросилась на постель и заревела, задыхаясь от несправедливости. Она не видела и не слышала ничего. Весь мир умер в этой несбывшейся поездке на Стефовом катере.
Бабушка встала, очень аккуратно подняла ведро. Нашла взглядом окно внучкиной комнаты. Вздохнула. Как ей объяснишь, дурочке? Никак. И на мизинец ничего не знает, что уже об остальном говорить. Не объяснишь, а запрет… Запрет оказался не слишком хорошей выдумкой. Как бы ещё бОльшей беды не вышло…
— Что же я матери-то твоей скажу? — качая головой, прошептала старая женщина. — Что?
Христинкины родители должны были прилететь в Геленджик послезавтра. Послезавтра. Совсем скоро, если подумать. А если подумать ещё раз, то… поздно. Они опоздают. Им не хватит двух этих несчастных дней…
Аглая Митрофановна поджала губы. "Я могу ошибаться",— сказала она сама себе. — "Могу". Но ей самой в свои же собственные мысли не верилось ни разу. Плохо. Как всё плохо…
Вмешательство не всегда оправданно и почти всегда невозможно, к сожалению. Почти всегда…