То есть он имел в виду, что авария могла быть попыткой самоубийства. Я не думал, что это так.
– О приеме женой наркотиков мне ничего не известно, – сказал я. – Однако ее поведение в последнее время внушало мне тревогу.
Рикки с нетерпеливым видом вышел в коридор. Он даже посмотрел на часы. Мне это показалось довольно странным – он поторапливает меня, прекрасно зная, что я разговариваю с врачом о Джулии.
Наконец врач сказал, что Джулия позвонит мне, когда вернется в палату, и я выключил телефон.
– Ладно, отлично, – сказал Рикки. – Извини, что я так гоню, Джек, но… ты знаешь, я еще многое должен тебе показать.
– Что, время поджимает? – поинтересовался я.
– Не знаю. Может быть.
Я хотел было спросить, что он имеет в виду, но Рикки уже потащил меня по другому коридору прочь из жилой зоны. Этот коридор, как я заметил, был плотно загерметизирован. Потом мы прошли по стеклянным мосткам, приподнятым над полом. В стекле были проделаны отверстия, под ними располагались каналы для отвода воздуха. К этому времени я уже начал привыкать к постоянному шипению воздухообменников.
В середине прохода располагалась очередная пара стеклянных дверей. И я скова отчетливо ощутил себя человеком, попавшим в тюрьму – напичканную сложной техникой, с поблескивающими стеклянными стенами, и все же тюрьму.
День шестой: 8.12
Мы вошли в большую комнату с табличкой «ТЕХНИЧЕСКАЯ МАСТЕРСКАЯ». На полу стояли один на одном большие контейнеры. Справа от себя я увидел ряд утопленных в пол баков из нержавеющей стали со множеством оплетающих их труб и клапанов. Все это очень смахивало на маленький пивоваренный заводик, и я едва не спросил у Рикки, что это, но тут он воскликнул: «Вот вы где!»
Под экраном монитора сидели, копаясь в распределительной коробке, три члена моей прежней группы. Когда мы вошли, вид у них был несколько виноватый, как у детей, которых застукали за кражей печенья из буфета.
Один из них, Бобби Лембек, в свои тридцать пять отвечал за работу куда большего числа программ, чем он сам написал. Бобби, как всегда, красовался в выцветших джинсах и футболке.
Была здесь и Мэй Чанг, красивая и хрупкая. Прежде чем заняться программированием, Мэй работала полевым биологом в провинции Сычуань, изучая поведение золотистых тупоносых обезьянок. Мэй была крайне немногословна, двигалась почти бесшумно и никогда не повышала голос – хотя, с другой стороны, и ни одного спора никогда не проигрывала.
И наконец, Чарли Давенпорт, взъерошенный, вспыльчивый и слишком раздобревший для своих тридцати. Неторопливый и неуклюжий, он вечно выглядел так, словно спал не раздеваясь, что, собственно, нередко и делал после затянувшегося рабочего дня.
Чарли был специалистом по генетическим алгоритмам, разновидности программ, имитирующих процессы естественного отбора. А в общении Чарли всем действовал на нервы – он то и дело что-то напевал себе под нос, всхрапывал, разговаривал сам с собой и пукал, громко и самозабвенно. Его терпели лишь за несомненный талант.
– Для этого дела действительно требуются трое? – осведомился Рикки.
– Да, – ответил Бобби. – Поскольку дело сложное. После утреннего эпизода я проверил датчики, и, на мой взгляд, они откалиброваны неверно. Мэй хорошо знает эти датчики, она пользовалась ими в Китае и сейчас пересматривает их программу. А Чарли торчит здесь потому, что не желает уйти и оставить нас в покое.
– Вообще-то у меня есть занятие и получше, – отозвался Чарли. – Но мне придется оптимизировать программу датчиков, когда эти двое покончат со своей ерундой. – Он глянул на Бобби: – Ни один из них вообще ни черта оптимизировать не может.
– Бобби может, – сказала Мэй.