Жена дотронулась до него, ее маленькая холодная рука коснулась его затылка. Кадык у него ходил ходуном.

– Ты – хороший, – прошептала она. – Это не твоя вина, ничего такого... но мы почти никогда не видимся, а Бернт и я, мы...

Ханс-Петер кивнул.

– Прости меня, скажи, что ты меня прощаешь.

Она заплакала, слезы проложили дорожки на щеках, задерживались на подбородке, а потом падали на грудь и впитывались в свитер. Красный, с блестками.

– Ты не сделала ничего такого, за что следовало бы прощать, – пробормотал он.

Она шмыгнула.

– Так ты на меня не сердишься?

– Я скорее разочарован. Из-за того, что у нас не получилось.

– Может, нужно немного больше... топлива?

– Может, и так.

Уже на следующий день она съехала. Взяла только самое необходимое и перебралась к Бернту. На неделе она прикатила на грузовичке, взятом напрокат на бензоколонке. Это его удивило: она же терпеть не могла водить машину.

Он помог ей вынести вещи. Ему осталась большая часть мебели и домашней утвари. Жилище Бернта было полностью обустроено. Он жил в таунхаусе на улице Блумстеркунг.

– Может, кофе? – спросил он, когда они закончили грузить вещи.

На самом деле кофе ему не хотелось, на самом деле ему хотелось, чтобы она поскорее уехала, а он остался бы один. Он и сам не понял, зачем он это сказал, слова сами собой слетели с языка.

Чуть поколебавшись, она согласилась.

Они сидели рядышком на диване, но, когда она хотела обнять его за плечи, он застыл.

Она сглотнула.

– Ты все-таки на меня стервенишься.

Он впервые услышал от нее простецкое словечко. Это так удивило его, что он расхохотался.