– Какая грустная новость.

– Разумеется, но ведь это жизнь. Рано или поздно наступает конец.

Жюстина махнула рукой в сторону скрюченной женщины в кресле. Та открыла глаза, в них застыл страх.

– Печально для моей бедной мамы. Мне казалось, они хорошо ладили. Если можно так сказать.

– Да. Очень печально. Но после обеда новенькую привезут. У нас тут кровати никогда подолгу не пустуют.

– До свидания, мама, – громко сказала Жюстина. – Я скоро снова приду. Я хотела тебя как-нибудь ненадолго домой отвезти. Может, завтра, если разрешат.

Губы старухи дрогнули, изо рта вылетел клекот.

– Она пытается что-то сказать, – обрадовалась медсестра.

– У нее был такой красивый голос, – вздохнула Жюстина. – Какое несчастье, что она не может больше им пользоваться.

– Есть те, кому и похуже, – заметила медсестра.

– Правда. Всегда есть кто-то, кому еще хуже.

Она поехала на улицу Фюрспангатан. Сейчас он должен быть дома, должен уже увидеть ее записку. Она позвонила, но никто не отозвался. Она заглянула в почтовую щель: на полу лежали газеты и несколько конвертов. Она не могла разглядеть, там ли ее записка.

Жюстина вернулась домой, однако все никак не находила себе места. Прошлась по комнатам, забрела в бывшую спальню отца и Флоры. Там на нее вдруг нахлынула дикая ярость, она распахнула дверь шкафа и выбросила оттуда все, что принадлежало Флоре, – костюмы, туфли, платья. Одежда таила воспоминания, а из воспоминаний выплывала Флора, лицо у нее было белое, губы сжаты. Раздевайся, поганка этакая, я тебя сейчас накажу.

Жюстина взяла одно из платьев, оно так долго висело на вешалке, что на ткани появились складки, вдоль них оно легко рвалось. Жюстина ухватила платье за подол и одним рывком разодрала до пояса. Но тут появилась рука Флоры, она хлестала ее по лицу – крепкими, звучными пощечинами.

– Ты всегда была ненормальной, раздевайся, я вколочу в тебя немного ума, засуну тебя в бак, чертова избалованная обезьяна, будешь сидеть там, пока не научишься делать, как я велю.

Флора засела в ней, жила в памяти дома, она никогда не ослабит хватку, это у нее в глазах – сила без признаков страха, Жюстина видела, когда ее навещала, заметила победную усмешку.

Ее всю трясло, горло сжало, словно его царапали чем-то жестким. Ей нужно выпить воды.

Она принесла в спальню несколько пластиковых пакетов. В них она засунула все: обувь, украшения, одежду. Все, что напоминало о Флоре.

Потом она увидела костюмы отца, забралась в шкаф, зарылась в них лицом, она плакала, некрасиво и громко всхлипывала, а затем сорвала костюмы с вешалок и тоже засунула в мешки.

На следующее утро Жюстина снова поехала в дом престарелых. Спала она крепко и без сновидений, потому что перед тем, как заснуть, изрядно выпила. Ее знобило, голову точно обручем сжимало.