– Да и потом, – продолжает Кейтлин, – это же было миллион лет назад. Мы были маленькими детьми. Уверена, он нас даже не помнит.

К горлу подкатывает огромный неприятный ком. Как я могла с ним так поступить? Как вообще можно так себя вести?

– Помнит, – шепотом говорю я, уходя.

Раздается последний звонок, но Кэролайн остается у своего шкафчика, и я тоже не двигаюсь с места, ожидая, пока все разойдутся по классам. Когда мы остаемся наедине, я пулей бросаюсь к ней.

– Я знаю, чем обидела Эй-Джея, – говорю я, а внутри все переворачивается. – Неудивительно, что он мне не рад и не хочет, чтобы я возвращалась в «Уголок». Что же мне делать, Кэролайн?

– Для начала, извинись, – предлагает она.

Он ни за что меня не простит. Как такое простить?

– Он, наверное, считает меня ужасным человеком.

Может, он и прав. Может, так и есть.

– Тебе нужна моя помощь?

Киваю. Кэролайн поворачивается на пятках и делает знак следовать за ней.

– Пойдем, – говорит она. – Я знаю, что делать.

Мы приходим в школьный театр, садимся на первый ряд и посвящаем целых три часа работе над одним стихотворением. Я пишу. Кэролайн слушает. Когда на меня накатывает ступор, она подсказывает мне слова, пока мы не находим то, что точнее всего выражает мою мысль. В итоге у нас получается стихотворение, в котором нет многословных извинений – скорее, в нем говорится о сожалении и втором шансе, о страхе навсегда остаться чужими и отвергнутыми, который живет в самом сердце и порой делает людей такими, какими им самим ни за что не хотелось бы стать. Стихотворение о человеке, который видит, как низко он пал, и хочет – даже жаждет! – измениться. Стать лучше.

Стихотворение, в котором я прошу впустить меня в свой круг. Прошу дать мне шанс показать всем, что в глубине души я совсем не такая, как им кажется. А может, и такая, но очень хочу измениться.