Впереди шестьдесят пять километров труднопроходимого болота. Согласно плана на берегу остаются радисты Сергей Разменов, Саша Межецкий и Валя Буканов. С ними, пока форсируют болото (по расчетам — пять суток), будет поддерживать связь радист экспедиции Толя Соловьев. Это была благоразумная предосторожность настоящих следопытов. Болото есть болото. А там, выйдя на твердь, они дадут команду тройке радистов сниматься, вернуться в Мулымью. Успокаивать родителей и весь поселок, что живы-здоровы, будут телеграммами из населенных пунктов.
Первые километры были самыми трудными, изнурительными. Вода порой доходила до пояса. Тогда надевали надувные спасательные пояса и, как альпинисты, шли в связке. Отдыхали стоя, согнувшись под двадцатипятикилограммовыми рюкзаками. К исходу дня преодолели десять километров. Для ночевки нашли какой-то островок, пропитанный болотной жижей. Установили палатку. Спали на надувных матрацах.
Пять суток. Пять суток болотом, по которому местные жители ходят только зимой.
Первые населенные пункты: Ошмарьё, Еремино, Зыково… Разбиваются на группы, обходят старожилов, записывают их рассказы. Затем города Гари, Сосьва, Серов… В Гарях встретились с Леонидом Георгиевичем Кляковкиным, который работал с Салтыковым в Новой Ляле. Заполнялись блокноты, наматывались катушки магнитных пленок, тяжелее становились мешки с экспонатами. Показывали свою самодеятельность, педагоги выступали с беседами о развитии тюменского края. Узнав, что ребячья экспедиция прошла сотни километров, жители гостеприимно распахивали двери домов. Отказ. У них свой дом — палатки на берегу речки или ручья.
Только через тридцать суток экспедиция пришла в Свердловск. Двое суток комсомольцы работали в здешнем архиве, потом их приняли в областном УВД. Взволнованно рассказывали ребята о своих приключениях, находках, неудачах. Находок много. Теперь они знают Михаила Дмитриевича Салтыкова так, будто лично были знакомы, знают обо всей его короткой, но славной жизни (погиб Салтыков 32 лет).
Трогательный отзвук прошлого в сердцах молодежи.
Однако вернемся в леса под Алапаевском. Как выясняется из протоколов допроса обвиняемых в июне 1920 года, в банде было еще одно собрание. Вел его Василий Толмачев в лесничестве своего брата Александра. Цель собрания на этот раз была узкой: как организовать убийство начальника волостной милиции. Зная, что Рудаков выехал в Алапаевск по каким-то делам, Толмачев предложил устроить на Верхнесинячихинском тракте засаду.
23 июня двенадцать человек во главе с Афанасием Мугайским, переночевав в бане лесничества, двинулись в сторону Верхней Синячихи. Засаду, как рекомендовал оставшийся на лесной базе Василий Толмачев, устроили на Старухином болоте, где вплотную к дороге, устланной слегами, подступали заросли тальника.
На совещание в укоме партии собрался узкий круг коммунистов. Речь шла о циркуляре из Екатеринбургского губчека о массовом прочесывании лесов и ликвидации остатков банд в нескольких уездах губернии. Эта операция должна была начаться в середине июля. К тому времени в Алапаевск из Егоршино будет переброшено несколько красноармейских отрядов. Пока же необходимо продолжать разъяснительную работу в деревнях, пусть родичи передают своим попрятавшимся в тайге дурням, что тех, кто явится с повинной, Советская власть карать не будет.
После назначения в Топорковскую волость это был третий приезд Рудакова в Алапаевск. В те разы Клавдия Николаевна, понимая обстановку и не желая быть помехой мужу, даже не заикалась о своем переезде, жила у родителей. На этот раз не устояла. Стрельба, дескать, стихла, алапаевские бабы уже в лес ходят, на угревах эвон сколь земляники насобирывают. Вещи с собой не повезет, только баульчик с бельем да шитьем для маленького прихватит. Если опять что произойдет, соберется в одночасье и уедет из Топоркова.
Не устоял Евгений Иванович, взял с собой жену, но восьмилетнюю дочь Манефу, как та ни плакала, оставил с бабушкой.
Получив 60 тысяч рублей — жалованье для топорковских милиционеров — и прихватив на всякий случай еще одного вооруженного человека, рано утром 24 июня Рудаков выехал из Алапаевска. Да, пересеклись все же пути коммуниста Евгения Рудакова и колчаковского офицера Толмачева.
Засада встретила их верстах в десяти от деревни Мысы. Когда из кустов на бревенчатую гать выскочили давно не бритые люди с оголенными шашками в руках, пожилой возница из уездной милиции, направленный сопровождать Рудаковых, оставил винтовку в телеге и сиганул в кусты. Бандиты проводили его свистом и хохотом.
Из показаний на суде Александра Чупракова:
«Когда засели в засаду, нам Мугайский заявил, что без его команды не бросаться из засады, и когда проезжали Рудаковы, то их остановили сначала на дороге Богданов и Мугайский, а затем Берестнев скомандовал нам: «Выбегай, ребята!» По его команде мы и окружили экипаж».
Первым к Рудакову подступил длинный горбоносый мужик в расстегнутой шинели и мерлушковой шапке с рыжей опалиной — видно, прижег у костра. Евгений Иванович узнал в нем Терентия Богданова, одного из наиболее справных крестьян деревни Брехово. 19 апреля он участвовал в разграблении семенного зерна на ссыпном пункте. Есть предположение, что убийство продармейцев не обошлось без него. Справа, слева, сзади подходили другие. Рудаков разглядел Афанасия Мугайского, братьев Николая и Ивана Иконниковых, Сашку Чупракова и понял — с этими мирного разговора не получится. Если даже сейчас, вопреки всему, они сложат оружие, сдадутся, никакой суд их не помилует. Нельзя простить их за десятки безвинно убитых людей. Мугайский и его сподручные тоже, как и Рудаков, сознавали это.
— Только жену не смейте, — с трудом выдавил Евгений Иванович. — Меня убивайте, а ее не смейте. Она на сносях. Не звери же вы…
Кольцо обросших людей молчало, сопело, сжималось. Рудаков рванул шашку из ножен…
Из протокола осмотра трупов 9 июля 1920 года:
«Рудаковы найдены в ста саженях вправо от тракта Синячиха — Мысы, на двенадцатой версте к дер. Мысы в лесу. Трупы обезображены. Рудаков имеет 14 сабельных и 4 штыковых, всего восемнадцать ран, у Рудаковой 17 сабельных ран».