— Не брал он, не брал, — плакала мать. — Ошибка это…
Отец сидел, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону, как от большого горя.
У Саньки в груди вдруг кольнуло, и в том месте, где кольнуло, стало больно-больно.
— …коричневая такая косметичка, на кошелек похожая… абонемент на подписку… «Библиотека приключений». …Так жалко, — лепетала пострадавшая. — Старушка говорит: видела у него в руках… Около меня все вертелся в трамвае… запомнила я…
— Как же так? — думал вслух дядя Миша. — У него же школа в это время. Хотя и сегодня школа, а он катал весь день по городу. Плохо следите за сыном, товарищ Степанов. Ладно, завтра в школу зайду: что мальчишку трепать? Сперва узнать надо, был он вчера в школе или нет…
Боль у Саньки в груди все росла и росла. Сначала она была будто шариком, потом мячом, потом стала огромным, как глобус, шаром. Шар этот заполнил все в груди, в горле, во рту. И если бы дядя Миша и та женщина не ушли, то шар бы, наверно, лопнул, и Саньки бы не стало на свете.
Они ушли. И Санька, не раздеваясь, лег в свою кровать навзничь, и лежал так, и смотрел, не мигая, в потолок. Что говорил отец, о чем плакала мать, до него не доходило.
Когда отец уснул, мать подошла к Саньке, обняла его, заголосила тихонько:
— Сынок, неужели ты мог взять? Отдай, отдай, пожалей хоть меня…
— Не брал я, — с трудом выдавил Санька.
— Кто же тебе теперь поверит, сынок? Вышел ты из веры. Обещал больше не ездить, не болтаться по трамваям, а сам… И она, говорит, запомнила тебя — кто же поверит? Позор-то какой!
— Не хочу! Не хочу! Жить у вас не хочу! Нигде не хочу жить! — закричал Санька. — Никто мне не верит, никто! Один только Ваня! — Слезы сами собой хлынули, казалось, из самого сердца. Санька рыдал, и шар внутри уменьшался, уменьшался…
Но с тех пор небольшой комок боли, с мячик такой, навсегда, наверно, остался в груди. Смеяться не давал, радоваться чему-нибудь, и Санька только в снах иногда радовался. Просыпаться после тех снов не любил.
В школе отец повел Саньку прямо к директору. Туда же пришли дядя Миша и та женщина. Пригласили и классную руководительницу Марию Максимовну.
— Вот — разобраться я пришел, — сказал дядя Миша. — Что-то мне непонятно… Концы с концами не сходятся вроде: как это он, — кивнул на Саньку, — смог оказаться в трамвае с этой гражданкой, если он в это время был на уроках.
Директор потребовала журнал. По журналу выходило, что и позавчера, и вчера на одних уроках Санька был, а на других не был.
— Вот что получается, если не выполняется главная заповедь педагогики — единство требований, — жестко сказала директор и так же жестко посмотрела на Марию Максимовну. — Допустим, позавчера Степанов, судя по журналу, был на уроках. А что вчера? На первом был, — листала она журнал. — На втором не был. На третьем опять, получается, был. На последнем не был.
— Позавчера у меня был методический день, в школе меня не было, — начала оправдываться Мария Максимовна, — а вчера…
— А вчера, — вошла вдруг в кабинет секретарь Нина, — он был, я точно это знаю. Он брал у меня адрес Галины Васильевны, чтобы навестить ее. Что же ты молчишь, чудак? — улыбнулась она Саньке. Ох, Нина, Нина! Вызвали, конечно, с урока Галину Васильевну. Выслушав, зачем ее пригласили, она сначала удивилась:
— Нет, конечно, никто меня вчера не навещал! — А потом так посмотрела на Саньку: вот, мол, ты какой, а я-то думала… — Я здесь больше не нужна? — спросила Галина Васильевна, отвернувшись от Саньки, и, не взглянув на него, вышла из кабинета.