И для новых греческих городов Александрии и Птолемаиды, и для того, чтобы военные колонисты обосновались в его стране, Птолемей должен был привлечь тысячи греков и македонцев в Египет. Он не мог переселить их гуртом из Македонии и Греции, как прежние ассирийские цари, переселявшие жителей из одной части царства в другую, так как эти страны лежали вне сферы его влияния. План Птолемея мог бы оказаться невыполнимым, если бы население Македонии и Греции на тот момент уже не было в большой степени разбросано по всему Ближнему Востоку в результате завоеваний Александра, рассеянное по лагерям и гарнизонам под началом того или иного великого македонского вождя. Когда Птолемей прибыл в Египет в 323 году до н. э., он наверняка нашел там некоторое количество македонцев и греков, уже находившихся там в качестве местного гарнизона. Других он мог привезти с собой из Вавилона. Когда один македонский вождь в те дни побеждал другого в битве, воины разгромленной стороны часто были готовы в массовом порядке перейти на службу к победителю. В конечном итоге для македонцев победитель тоже был национальным вождем. Часть побежденной армии Пердикки в 321 году до н. э., возможно, нашла новый дом в эллинистическом Египте. Диодор сообщает, что после битвы при Газе в 312 году до н. э. Птолемей отправил в Египет больше 8 тысяч воинов разгромленной армии и распределил их по определенным областям страны[61]. По всей вероятности, обещанный участок египетской земли вскоре привлек в Египет множество македонских воинов, связав их с этой страной такими узами, разорвать которые не могло даже поражение в бою. Мы читаем, что когда в 306 году до н. э. Деметрий захватил армию Птолемея на Кипре, то множество воинов, вместо того чтобы перейти на службу к Деметрию, старалось вернуться в Египет, где у них остались семьи и имущество[62].

Помимо массово свозившихся в Египет воинов, многие представители греческого мира могли индивидуально поступить на службу к Птолемею в качестве наемников и затем принять предложение и поселиться в стране постоянно. Таких армий, которые можно было создать из обосновавшихся в Египте македонцев, самих по себе было недостаточно. В дополнение к ним необходимы были греческие и балканские наемники. В те дни существенным отличием наемных войск было то, что их нанимали отдельно, обычно на каком-либо из солдатских рынков — в Тенароне на Пелопоннесе или Аспенде в Малой Азии, — где встречались и перемешивались солдаты удачи со всех сторон греческого мира и поступали на службу к тому начальнику, который предлагал самую заманчивую перспективу с точки зрения платы, азарта и славы. Затем начальник с набранным отрядом продавал свои услуги какому-либо царю или государству по своему усмотрению. Отдельные рода войск в армиях того времени почти всегда состояли не из воинов македонской регулярной армии, а из наемников из той или иной местности, обладавшей своей специализацией, — лучников с Крита, метателей дротиков из Фракии. Вероятно, многие из критян, фракийцев, афинян, спартанцев, беотийцев, сицилийцев, попавших таким образом в Египет, там и осели. Птолемей, по всей видимости, старался прослыть во всем греческом мире своего рода добродушным, щедрым, доблестным и благородным человеком, на службу к которому мог поступить любой юноша, согласный пересечь море и склонный к воинскому поприщу. Огромные ресурсы Египта дали Птолемею возможность проявлять щедрость с таким размахом, с которым не могли тягаться многие его соперники.

Правление в Египте Птолемея, сына Лага, ознаменовалось также одним нововведением, которому суждено было иметь продолжение в греческом мире, — созданием нового культа. Серапис, божество, чье имя до сих пор было неизвестно грекам, жившим за пределами Египта, стал одним из великих богов позднего язычества. Происхождение культа Сераписа является предметом многих научных споров, однако великолепное издание папируса, датированного периодом эллинизма, под редакцией Вилькена, которое в настоящее время находится в процессе опубликования, смогло представить его в более ясном свете. Для начала взглянем на древний египетский храм в окрестностях Мемфиса, с той поры известный грекам как Серапеум, храм Сераписа. Он находился примерно в четырех милях от Мемфиса западнее Нила, неподалеку от бесплодных холмов, ограждающих долину Нила с этой стороны. Вилькен показывает, что некоторые предположения о Серапеуме, сделанные Мариеттом и впоследствии кочевавшие из одной работы в другую, являются ошибочными. Не было «греческого Серапеума», стоявшего отдельно от «египетского Серапеума». Был единственный Серапеум, крупный комплекс зданий на возвышенности позади возделанных угодий. В непосредственной близости от реки проходила и проходит полоса возделанной земли, затем чуть выше узкая полоска пустыни и за ней холмы. На границе пустыни, неподалеку от возделанной земли, стоял храм Анубиса, окруженный храмовым участком. (На храмовой территории впоследствии располагался своего рода государственный полицейский участок с прилегавшей к нему тюрьмой, правительственное бюро (grapheion) и казармы для уполномоченного представителя стратега мемфисского нома. Сам стратег посещал тамошний Серапеум, а однажды, при Птолемее VI, стратег, как сказано в источниках, провел два дня в храме Анубиса и «пил».) Из храма Анубиса через пустыню в Серапеум вела мощеная дорога, обрамленная сфинксами.

Серапеум — храм, возведенный при усыпальнице мертвых быков Аписа, чьи мумии помещались там в подземных коридорах. Живые быки содержались в Мемфисе в храме Аписа, примыкавшем к великому храму Птаха, на возделанной земле в четырех милях оттуда. При жизни бык считался воплощением божества Нила, а иногда его идентифицировали с Птахом[63]. Однако, как человек при смерти становился Осирисом, так и мертвый бык становился Осирисом-Аписом (Osir-Hapi). Согласно бытовавшему в римские времена, а может быть, и раньше мнению, божественность священного животного возникала после его смерти. Погребение быка было всеегипетским событием. Повсюду царил траур в течение семидесяти дней, пока продолжался процесс мумификации. Каждый храм присылал виссон для обертывания мумии. Две женщины-жрицы оплакивали его в Мемфисе, находясь рядом с телом. После окончания мумификации мумию торжественной процессией во главе с писцом в маске, который изображал бога Тота, приносили в храм Анубиса на краю пустыни. Здесь мумию принимал другой жрец в маске шакала Анубиса, проводника мертвых, и сопровождал по мощеной дороге в Серапеум. Там быка водружали покоиться в подготовленном для него зале в одном из подземных коридоров. По завершении подготовительных работ, возможно за много лет до погребения, зал закрывался, коридоры запирались, и ни один жрец не имел права туда входить. Сразу же после того, как божественная мумия отправлялась на покой, коридоры снова запирались до погребения нового быка, за исключением того времени, которое требовалось для подготовки зала к принятию очередной мумии[64].

Теория Вилькена состоит в том, что, в то время как рабочие вытесывали залы под Серапеумом, предназначенные для принятия быка, который пока был жив и находился в Мемфисе, культ этого живого быка начинал отправляться в подземных коридорах, где он отождествлялся с Осирисом, богом мертвых, но не таким же образом, каким любой мертвый человек становился «Осирисом», но отличным, более персонализированным. В качестве такового живого быка называли Апис-Осирис, тогда как мертвый он был Осирис-Апис. Поклонение в храме над землей, считает Вилькен, было обращено к Осирису-Апису, однако не какому-либо одному из множества умерших и погребенных ниже быков; оно было обращено к одному божеству, Осирису, воплощенному во всех них. В уме тех, кто ему поклонялся, этот Осирис-Апис был не столько мертвым быком, сколько самим богом загробного мира, принявшим определенное обличье, а в облике человека его, вероятно, представляли сидящим на троне, хотя, быть может, с бычьей головой.

Самый древний сохранившийся до нашего времени греческий папирус содержит проклятие, написанное гречанкой из Египта по имени Артемисия, в котором она призывает месть «Господа (despotes) Осераписа» на человека, от которого она родила дочь[65]. Возможно, что Артемисия положила этот кусок папируса, которому много веков спустя суждено было привлечь заинтересованные взгляды чужеземцев в Венской императорской библиотеке, у ног бога в правление Александра Великого, еще до восшествия на египетский трон царя Птолемея. Он доказывает, что еще до того, как Птолемей I ввел культ Сераписа в Александрии, Осир-Хапи из мемфисского Серапеума уже был почитаемым божеством для живших в Египте греков.

Согласно общепринятому взгляду, птолемеевский двор сознательно ввел поклонение Серапису; Шубарт ставит эту точку зрения под сомнение и полагает, что этот культ самостоятельно возник в качестве новой религии среди египетских греков, однако, как мне кажется, выдвигаемые Вилькеном аргументы доказывают, что при первых Птолемеях культ Сераписа продвигался под царским патронажем. Следующий вопрос заключается в том, был ли Серапис египетским богом Осир-Хапи. Леманн-Гаупт попытался доказать, что это вавилонский бог Шар-апси, но эта теория, по всей видимости, не нашла одобрения у остальных ассириологов. Вилькен одно время был склонен отрицать какую-либо связь между именем Серапис и египетским именем Осир-Хапи, которое в транскрипции Артемисии приобрело вид Осерапис. Однако теперь он утверждает, что имя Серапис первоначально было неточной народной передачей египетского Осир-Хапи в речи египетских греков. Серапис, которому поклонялись в Александрии, считает он, отождествлялся с богом загробного мира, которому поклонялись в расположенном рядом с Мемфисом храме над гробницами мумифицированных быков: в этом смысле Серапис действительно был египетским богом. Однако не может быть никаких сомнений в том, что иконография александрийского Сераписа была греческой, а не египетской, — бородатый бог, напоминающий Зевса, Аида или Асклепия, восседающий на троне с трехголовым Цербером, псом из загробного мира, в ногах и в высоком головном уборе, который из-за своего внешнего вида назывался kalathos, «корзина». В зафиксированной Тацитом[66] легенде говорится о том, как Птолемей по указанию из вещего сна добыл изваяние Сераписа из храма греческого города Синопа на Черном море. В самой истории нет ничего невероятного, но тень сомнения бросает на нее тот факт, что храм мумифицированных быков возле Мемфиса или район пустынных холмов, где стоял храм, назывался Синопионом — так греки транскрибировали какое-то египетское название, установить которое теперь уже нельзя. Если культ Сераписа в Александрии с самого начала был культом божества мемфисского Синопиона, тогда можно считать ошибочной легенду о том, что изображение Сераписа было доставлено из черноморского Синопа. То, что бог Серапис случайно мог оказаться связан с двумя одноименными местами, столь далеко отстоящими друг от друга, как мне кажется, выходит за рамки вероятности. Однако возможно, что эта связь не случайна. Предположим, это правда, что статуя Сераписа была доставлена из Синопа по указанию из вещего сна — а примеров из папирусов и надписей достаточно, чтобы засвидетельствовать факт, что в древности люди действительно руководствовались в таких вопросах снами, — и вполне могло быть так, что сновидец, обдумывая, как вернее представить божество из Синопиона грекам, мысленно унесся в Синоп из-за простого сходства звучания. То ли изваяние было первоначально изготовлено для храма в Синопе, то ли уже для Александрии, так или иначе представляется вероятным, что предание, которое называет его создателем известного скульптора IV века до н. э. Бриаксиса, правдиво.

Насколько нам сегодня известен ход событий, Птолемей, еще будучи сатрапом Египта, уже видел его своим вечным владением и решил, что было бы неплохо ввести в стране религию, которая объединила бы греков и египтян. Рядом с ним в качестве советников были афинянин Тимофей из жреческого рода Эвмолпидов, прекрасно разбиравшийся в греческой религиозной практике, и египетский жрец Мане-фон, который со знанием мог говорить о египетской религии. И вдруг оказалось, что существует египетский бог, мемфисский Осирис-Апис, которому греки уже поклонялись в Египте под именем Сераписа. Его-то Птолемей и положил в основание своей новой религии.

Возможно, египтянам она вряд ли показалась новой. Говоря о Сераписе на своем языке, они звали его Осир-Хапи, как в старину. Макробий рассказывает, что египтяне соглашались служить Серапису только по принуждению: можно заметить, пишет он, что храмы Сераписа, хотя и не в Александрии, а в туземных египетских городах, всегда находились вне городских стен. Как утверждает Вилькен, вероятно, мысль о том, что египтяне противились культу Сераписа, — всего лишь ложный вывод из отмеченного Макробием или каким-то более древним греческим автором факта, что Серапеумы в Египте обычно располагались вне городов, на краю пустыни. На самом деле этот факт объясняется тем, что эти храмы, имея отношение к богу мертвых, возводились рядом с местами погребения.

Когда Птолемей установил в Александрии культ Сераписа в качестве главного бога египетских греков, приказал изобразить его как любого другого греческого бога, Серапис стал приобретать атрибуты, схожие с характерными для того или иного древнегреческого бога. Особенно тесно он отождествлялся с Асклепием как бог врачевания. Больные проводили ночь в его храме и во сне получали указания относительно своей болезни. Насколько нам известно, мемфисскому Осир-Хапи не было свойственно ничего подобного. Но греки, видимо, очень рано стали приписывать эти свойства Серапису. В развалинах небольшого греческого храма у мощеной дороги, соединяющей мемфисский Серапеум с Анубеумом, была найдена надпись, которая, судя по эпиграфическим особенностям, едва ли может относиться ко времени позднее 300 года до н. э. В ней некий грек благодарит Сераписа за исцеление.

Но хотя греки сделали Сераписа внешне похожим на греческого бога и ввели в его культ эллинистические элементы, его египетская половина всегда оставалась заметной, даже когда его культ переносился через греческие земли за море, в частности его тесные связи с несомненно египетскими божествами: Исидой, Анубисом, Хором и быком Аписом. Первоначально будучи сам ипостасью Осириса, в греческом мире он совершенно вытесняет Осириса рядом с Исидой, но время от времени появляется и сам Осирис. Вилькен указывает, что связанные с Сераписом египетские божества — это те, которые, по всей видимости, почитались вместе с Осир-Хапи в мемфисском Серапеуме. Кроме того, в жертву Серапису приносили гусей, в отличие от всех остальных истинно греческих богов[67].

Начало культу Сераписа было положено в новом храме, еще одном и более грандиозном Серапеуме, построенном в Ракотисе, туземном районе Александрии, где он сменил храм Исиды, воздвигнутый на этом месте Александром. Обелиски того старого храма так и оставались стоять за пределами новой храмовой территории. Его архитектором был грек Пар-мениск, а его стиль (насколько можно судить по описаниям и монетам) — греческим, и его внушительный фасад с колоннадой возвышался на вершине длинной лестницы. Он считался одним из самых величественных храмов Средиземноморья; лишь Капитолий в Риме, как говорит Аммиан Марцеллин, можно поставить выше его. Серапис стал великим богом для Александрии и для Египта в целом. При Птолемее III мы находим «царскую клятву» — клятву, которую официально приносили в судах и при заключении юридических сделок. Произносящий ее клялся царями, «Сераписом и Исидой и всеми другими богами и богинями», то есть Серапис и Исида единственные из богов названы по имени. Однако о том, что александрийский двор выказывал особый интерес к культу нового бога с самого начала, еще с того времени, когда Птолемей был всего лишь сатрапом Египта, может свидетельствовать надпись, оставленная Арсиноей в Галикарнасе: «На добрую удачу Птолемею Богу-Спасителю Арсиноя возвела святилище Серапису и Исиде»[68]. Надпись, по-видимому, относится ко времени до того, как Птолемей принял титул царя. Также и папирусы из архива Зенона свидетельствуют о том, что культ Сераписа отправлялся в окружении царя при Птолемее II[69].

А затем из Александрии культ распространился и по другим городам греческого мира. В последующие века храмы Сераписа или Сераписа и Исиды строились то в одном, то в другом месте по всему Средиземноморью[70]. В I веке до н. э. культ получил новый толчок, когда римские императоры, начиная с императоров династии Флавиев, стали использовать свое влияние, чтобы способствовать культу Сераписа и Исиды в Риме и Римской империи[71].

Серапис был не единственным новым богом, которому поклонялись македонцы и греки, жившие в эллинистическом Египте, помимо богов своих предков. Обожествление недавно умерших или еще живых людей стало отличительной чертой греческого мира после кончины Александра. Это было эллинское изобретение, не заимствованное (как иногда полагают) из восточной традиции. Даже в Афинах V века до н. э. мысль об оказании божественных почестей людям как выражении восторженного преклонения или благодарности уже встречается в качестве фигуры речи[72], а в век, когда рационализм начал подрывать былое религиозное благоговение, когда повсюду распространились теории, объяснявшие, что традиционные боги — это лишь древние люди, обожествленные человеческой фантазией, было легко перейти от мысли к практике и начать использовать формы религиозного поклонения в качестве лести, обращенной к выдающимся людям эпохи. Религиозные люди консервативных взглядов протестовали против нововведения, считая его нечестивым, но вскоре оно стало общепринятым. Так оно возникло в греческом мире еще до Александра.

Сам Александр, как мы видели, был обожествлен, и, вероятно, по собственному желанию. И когда его полководцы после смерти Александра стали владыками мировых держав, чьим благоволением стремились заручиться греческие города или к кому они испытывали искреннюю благодарность за какую-либо оказанную им милость, они спешили приписать им божественность, принести жертвы и воскурять благовония, назначить жрецов. Следующим шагом для новых эллинских правительств было введение государственного культа умерших и живых членов царского рода, чтобы их подданные со всего царства могли таким образом выказать свою верность.

Для египетских греков Александр Великий с самого начала был богом. Цари и царицы династии Птолемеев вскоре тоже стали богами и богинями. Образованные греки, несомненно, считали официальный культ не более чем символической формой. В ту эпоху было очень просто назвать человека богом, не вкладывая в эти слова никакого особого смысла.

Поклонение мертвым гораздо больше согласовывалось с греческим культом предков, чем новообретенный культ еще живых. Душа мертвого человека все равно уже перешла в потусторонний мир, а еще с очень древних времен греки считали, что душа великого человека могла действовать во благо или во зло живущим, совсем как это делали боги. Поклонение такого рода, несколько отличавшееся от почитания богов, оказывалось множеству могущественных духов умерших людей, которых называли героями. Особенно часто в греческих городах совершалось ритуальное поклонение или «прислуживание» основателю города как герою. Следовательно, поклонение жителей Александрии Александру в определенной степени согласовывалось с греческими обычаями[73], и от поклонения умершему человеку как герою до поклонения ему же как богу нужно было сделать лишь небольшой шаг. Однако в те дни греки поклонялись не только покойному Александру, но и живому Птолемею.

Важно различать четыре разных типа культа, объектами которых были цари и царицы дома Птолемеев. Это, во-первых, поклонение им по египетскому обряду, в египетских храмах, ничем не отличавшееся от отправления культа египетских фараонов. Такого рода религиозные обряды часто проводились египетскими жрецами в честь Александра, как, несомненно, и в честь Птолемея с того момента, когда он стал царем. Греки не имели никакого отношения к этому египетскому культу: все происходившее в египетских храмах, записанное иероглифами, находилось вне их ведения, хотя царский двор наверняка время от времени удостоверялся с помощью агентов из туземного населения в том, что египетские жрецы по-прежнему верно выражают свою преданность. Во-вторых, существовали греческие культы, отправлявшиеся греками частным образом — либо отдельными людьми, которые возводили святилище или алтарь царю и царице, либо добровольными ассоциациями, выбиравшими царя или царицу в качестве божества или одного из божеств, которым члены этого объединения особо поклонялись. Такое личное поклонение, разумеется, могло принимать любые формы по усмотрению верующего, и он был волен награждать царя или царицу любыми эпитетами: «спаситель», «благодетель» и тому подобными, — выражавшими его почтение, независимо от того, было ли это официальное именование или нет. В-третьих, существовали установленные городские культы — культы номинально свободных греческих городов-государств в Египте — Александрии и Птолемаиды, либо греческих городов за пределами Египта, находившихся в сфере влияния Птолемеев, либо тех, которые, подобно Афинам и Родосу, желали оказать честь греческим правителям Египта. И наконец, поклонение Александру, введенное птолемеевским правительством в качестве государственного всеегипетского культа с ежегодно назначавшимся жрецом, по имени которого датировались годы в официальных документах, о чем мы подробнее скажем ниже. В правление Птолемея I культ правящего царя еще не был официально учрежден — то есть не был установлен для греков, хотя отдельные греки и греческие города поклонялись Птолемею как богу. Родосцы, как мы читаем у Диодора, после провалившейся попытки Де-метрия овладеть городом на Родосе в 304 году до н. э., выказали благодарность Птолемею следующим образом. Они отправили посольство в оазис Сива, «чтобы вопросить оракула Аммона, советует ли он родосцам оказывать Птолемею честь как богу. Оракул ответил утвердительно, и они освятили у себя в городе прямоугольный участок и построили по всему периметру колоннаду длиной в стадию; этот участок они назвали Птолемейон»[74].

Павсаний сообщает, что именно тогда родосцы и дали обожествленному Птолемею прозвище, под которым он прославился в истории, — Сотер, «Спаситель»[75]. Однако в надписи на звание первых, кто стал поклоняться Птолемею как богу, претендует лига Кикладских островов[76], где Птолемей, как мы видели, в 308 году до н. э. установил своего рода протекторат. И если посвятительная надпись, составленная от имени Арсинои, о которой говорилось на с. 65, действительно относится к промежутку между 308 и 306 годами до н. э., то Птолемей уже должен был называться «Спасителем» и «Богом», до того как он потерял контроль над Эгейским морем из-за поражения при Саламине и принял титул царя. Если божественные почести оказывал ему член его же семьи, то александрийские придворные, несомненно, поступали так же. В недавно опубликованной надписи три грека, спасшиеся от какой-то опасности, исполняя обет, выражают благодарность царю Птолемею и царице Беренике как «Богам-Спасителям»[77].

В 285 году до н. э. Птолемей почувствовал, что пришла пора назвать своего преемника на троне. В то время он был восьмидесятидвухлетним стариком, чья жизнь с тех самых пор, как он юношей покинул свой балканский дом, была полна невероятных приключений. Он водил войска на битвы в Центральной Азии среди холмов Афганистана и у рек Индии, он женился на персидской принцессе в Сузах, а в конце концов стал фараоном для египтян и богом для греков. У него было много детей от разных жен и наложниц. Его первая известная нам из источников супруга — персидская принцесса Артакама, на которой он женился во время того странного свадебного празднества в Сузах в 324 году до н. э., когда по желанию Александра множество его македонских и греческих офицеров взяли себе персидских жен. Больше мы ни разу не слышим об Артакаме. Вероятно, Птолемей тихо избавился от нее после смерти Александра, когда уехал из Вавилона в Египет. Если так, то его поступок был противоположен поступку его друга Селевка, чья жена-персиянка Апама, брак с которой он заключил тогда же, осталась с ним до конца жизни и стала родоначальницей царской династии Селевкидов, а также через будущий династический брак прародительницей последних Птолемеев и Клеопатр. Вскоре после смерти Александра (возможно, не раньше договора в Трипарадисе в 321 году до н. э.) Птолемей заключил политический брак с Эвридикой, дочерью старого Антипатра, владевшего тогда Македонией. Эвридика родила ему двух сыновей, один из которых (вероятно, старший) звался Птолемеем, и по меньшей мере двух дочерей — Птолемаиду и Лисандру[78]. Если Птолемей женился на ней не раньше 321 года до н. э., как предполагает Магаффи, то едва ли она могла родить ему больше четырех детей, так как Птолемей, скорее всего, женился на Беренике до 316 года до н. э. — если только Эвридика не продолжала рожать Птолемею детей уже после его женитьбы на Беренике. Не позже 316 года до н. э. он женился на Беренике — на этот раз по любви. Это была македонская аристократка, которая приехала в Египет в свите Эвридики и уже имела трех детей от прежнего мужа[79]. Мы знаем о двух детях, рожденных Птолемею Береникой, — Арсиное, родившейся, самое позднее, в 315 году до н. э., так как ее отдали в жены Лисимаху около 300 года до н. э., и сыне, тезке его старшего сводного брата, Птолемея, рожденном в 308 году до н. э. на Косе, когда флот его отца господствовал в Эгейском море. Судя по тому положению, которое позже занимала Филотера, представляется вероятным, что она тоже была дочерью Птолемея и Береники. У Птолемея не было законных жен в Египте, кроме Эвридики и Береники. Развелся ли он с Эвридикой до того, как жениться на Беренике, или после 315 года до н. э. у него было одновременно две жены, наши источники умалчивают. Впоследствии цари этой династии никогда не имели больше одной законной жены в одно и то же время, как это было принято в греческом мире. Но, по-видимому, македонские цари до Александра были полигамны, и среди его преемников Деметрий и Пирр имели больше одной жены; поэтому можно предположить, что первый Птолемей в этом отношении был больше македонцем, чем греком.