А наша советская система, прогрессивная и человечная, выпестовала с десяток поколений товарищей, подобных Тимофею Христофоровичу, базируясь на твердом принципе милитаризованного общества, который в контексте трактовки ротного старшины звучит примерно так:
“…чем бы дитя ни маялось — лишь бы куньк не дрючило!”
То есть результат — это дело второе, это уж — как получится. А главное — чтобы коллектив все время был занят, запряжен, загнан в стойло, максимально загружен и работал слаженно и без сбоев.
Так вот, коллектив работал слаженно и без сбоев и наверняка через определенное время начал бы потихоньку выдавать результат — Тимофей Христофорович в этом не сомневался. Но вот намеки, намеки…
Нет, Хозяин видел, что соратник вкалывает не покладая рук, и за рвение хвалил.
Информационный массив, говоришь? Перспективы, наработки? Это да, это прекрасно… А вот всего ли в достатке из материального обеспечения? Все есть? Точно? Может, чего-то не хватает? А методика… может, попробовать как-то интенсифицировать? Не стоит? Точно не стоит? Вы попробуйте — может, все-таки стоит… И люди все — на месте? Может, кого-нибудь поменять, пересмотреть как-то кадровый вопрос — в некоторых случаях это бывает отнюдь не лишним…
Иными словами, на общем фоне положительной оценки деятельности комиссии, между строк так сказать, давали Тимофею Христофоровичу понять: все, конечно, хорошо, дорогой друг, но результатов пока не видно.
И это печально, дорогой друг… Будь ты хоть с ног до головы талантливый организатор и до последней капли крови преданный и верный, толку пока от тебя, товарищ, — ноль. В то время как команда из кожи вон лезет, выдавая на-гора ощутимые результаты и регулярно отчитываясь в реальных цифрах, ты пока у нас баловством маешься…
Тимофей Христофорович между строк читать умел и намеки понимал с полуслова — на прежней работе приучили. И потому в последнее время пребывал в состоянии понятной нервозности и тревожной задумчивости по поводу и без. Он прекрасно знал, как система поступает с товарищами, по каким-либо причинам не оправдавшими надежд.
Те планы, что два года назад казались вполне радужными и оптимистичными, в настоящий момент отставного подполковника уже не устраивали. Повращавшись в сфере сильных мира сего и некоторым образом вкусив от этого вращения мирских благ, Тимофей Христофорович теперь не желал довольствоваться ролью заурядного пенсионера, вкалывающего на садовом участке и лишенного всех привилегий, каковые, несомненно, остались бы при нем, прояви он в свое время необходимую сообразительность и покажи тот самый пресловутый результат…
…Великий инквизитор всея Руси, граф, сенатор Андрей Иванович Ушаков, по табели о рангах имевший чин генерала и состоявший в должности начальника Имперской канцелярии тайных разыскных дел, читал донос. Сначала мимоходом, мельком, в числе прочей почты, поданной по обычаю на утренний обзор. Затем, ухватив суть, — внимательно, по слогам, останавливаясь после каждого предложения.
Вглядываясь в писанные наспех корявые буковки, Ушаков пытался представить себе лицо Демьяна Пузо, которого видел лишь единожды, когда самолично ставил деликатную задачу, ни до кого другого касательства не имеющую.
Лицо представлялось смутно и расплывчато — какая-то бесформенная маска, без каких-либо отличительных особенностей — и вдобавок поперек себя шире.
Сколько их, таких, прошло через жизнь Великого инквизитора! А запомнилась почему-то борода. Рыжая такая бороденка, препротивная, жиденькая, неровно резанная да вдобавок с изъяном от природы: чтой-то справа, у самого уха, совсем не росло и получилась смешная проплешина, придающая всему обличью Пуза какую-то потешность. Глянешь на такого казака, и ни за что в голову не придет мысль, что это — хитрющий лазутчик, озадаченный тайною миссией.
Именно потому и выбрал Андрей Иванович Демьяна из двух десятков претендентов, рекомендованных верными людьми. По обличью выбирал, на приятственность взору. Время показало — не ошибся. Третий годок верой и правдой служит Пузо, пользу принес немалую и напакостил совеем мизер: разве что на пару раз по двадцать плетей заработал, никак не более…
Демьян слал донос из Казачьей заставы (представительства) при ханской ставке. Хороший донос, складный — все в тему и толково. Жаль, писано коряво да по большей части совсем без правил: ну не дьяк Пузо, что тут поделать! Андрей Иванович, вообще говоря, ожидал доклада об обстоятельствах поездки хана к ногаям, подозревая в сих тайных сношениях некий коварный умысел.
А вместо этого получилось вот что:
“…а посередь первейших хановых нукерей подметил десятника Бадму, яко многа пьющева. Това десятника многажды залучал на заставу, и полюбовно питие с ним делал. Ихние арзу и арху, с молока деланыя, жреть многа и безо всякова ущербу для живота сваво. Когда же наливал нашей хлебной, не боле полштофа, Бадма делался зело дурен и в речах себя блюсти был не мочен. Што ни спросиш, все сказывает охотно, а про што скажеш — не верю, мол, дак он сразу дратса желает. Опричь того, поутру Бадма совсем ништо не помнил, што вечор был сказамши. А до угощения халявного зело горазд оказался сотник…”
— Хорош фигурант! — одобрительно отметил Андрей Иванович, перечитывая донос во второй раз. — Аки действительный агент людишек высматривает да припасает…
“…и това Бадму десятника впослед за походом во ногаи снова зазвал, да питие с ним снова творил. И Бадма десятник, крепко нашей хлебной пожрамши, вдругоряд себя не помнил, да всю правду сказывал, зачем ездили во ногаи. А кабы не соврал спьяну, многажды потом переспрашивал яво, ну-ка, пусть скажет снова, как там дело было? Това Бадму тяжко поить стало, потому как многа боле стал жрать — ужо привыкши к нашей хлебной. Когда ни спро-сиш — скажи опять, как было дело, снова желает дратса — зачем не вериш такому другу? Но все сказал, как было, многажды повторив, стало ясно — не брешет. И вот тебе, Господин, това Бадмы сказка про поход во ногаи…”