Она уже не кричала, она сипела, приблизив свое лицо к его глазам, чтобы там, в глазах увидеть отражение своего гнева и боли. Боли, черт подери, которая посмела вернуться!

– Ты мог бы приехать, Морозов, год спустя, два, три, четыре. Не знаю точно, когда я перестала ждать, но верить – о, господи! – я верила все это время, понимаешь? Я не могла простить тебя, но постоянно придумывала какие-то оправдания, каких-то злых дядек, которые заставили тебя от меня отказаться, какие-то долги, которые ты должен был отдать, а денег у тебя не было, и поэтому ты согласился на ультиматум отца и выкинул меня из своей жизни! Но потом ты же мог приехать, ты мог выбраться из этого дерьма, Морозов! Или что? Ты решил, что уже поздно?

По щекам ее текла соленая ночь. Тонкие пальцы прижимались к лицу, но остановить черный поток не могли. Не могли, будь все проклято!

Он смотрел, а сердце скрипело в ребрах. Будто бы ноготь по стеклу.

– …Как ты мог решить за нас? Как ты мог?!

– Тина, – шевельнулись его пересохшие губы, – я приезжал. Мать не сказала тебе?

– Что?!

– Мы решили, что тебе ни к чему эта нервотрепка.

– Что?!

– Значит, об этом Катерина Андреевна не вспомнила, – вздохнул он. – Все равно, не имеет значения… Ты все верно сказала.

– Олег, когда ты приезжал? Зачем? Ты врешь!

– Это тогда я врал. Врал самому себе, что так будет лучше.

Он вытер ее слезы, она сидела неподвижно, как послушная девочка. Олег положил на стол цветы и достал из кармана бархатную коробочку. Кажется, все. Ничего не забыл. Долгие проводы – лишние слезы. Хотя, все слезы уже выплаканы, не о чем больше плакать. Ничего нет, ничего!

– Прости меня, – сказал он.

– И ты меня прости.