Опустевший наконец бокал немедленно исчез.

Викки побежала к матери. Поцелуй и короткое объятие, во время которого Салли успела незаметно освежить свое дыхание мятным дезодорантом для полости рта, поток слов о полете, уличном движении, одуряющей жаре. Потом наступило неожиданное молчание — по негласному соглашению мать и дочь избегали таких обширных и важных тем, как пьянство, жизнь почти на краю света, замужество, развод и отсутствие внуков. Викки писала ей о разрыве со своим парнем. Салли хотела знать подробности, но дочь отшучивалась, говоря, что собирается прожить до конца своих дней одна, и перевела разговор на местные слухи и сплетни.

Никуда не денешься — уже зловеще замаячил переворот. Друзья складывают вещи и уезжают «домой» в Англию. Любовные интрижки переживают новый пик популярности, и «все» покупают дома на юге Франции. Муж одной из одноклассниц Викки пошел в гору, когда нанялся управлять одним старым английским торговым ханом, который прибрали к рукам китайцы.

— Твой отец называет его кастрированным тайпаном, — заявила во всеуслышание Салли. На них стали оглядываться.

Когда мать была в ударе, Викки ощущала себя рядом с ней подобно чайке, парящей высоко в небе. Ей захотелось выбросить из головы мрачные мысли и заботы, тянущие ее к земле. Для всего этого будет достаточно времени на борту яхты. Но рядом крутились официанты, ожидая заказа из бара.

— Как папа?

— Как всегда, занят, — ответила мать уклончиво. Она на мгновение задумалась. — Петушится, словно сорокалетний мужчина. Он ведь замечательный, ты же знаешь…

— Я знаю… Есть какая-нибудь реакция на мое… возвращение?

— Конечно, он в восторге, — сказала Салли. — Он так скучает по тебе, когда ты в Нью-Йорке, так же как и я.

Был ли это намек? Велит ли он Викки остаться в Гонконге? Ее мать упорно держалась вдали от семейного бизнеса, даже когда дело касалось статуса ее собственных детей в компании, но уж конечно, она бы знала, если Дункан решил поставить крест на Нью-Йорке.

— Пора на яхту, дорогая! Отец хочет поскорее отплыть.

По пути к порту они проехали мимо вереницы выгоревших магазинчиков, чьи почерневшие фасады пустыми глазницами укоризненно смотрели на улицу. Еще очко в пользу ее желания, чтобы семья обосновалась в Нью-Йорке, подумала Викки, но все же она была потрясена видом этого дикого разгрома.

— Мини-бунтик, — прокомментировала мать. — Полиция ничего не могла сделать.

Она взглянула на китайцев, копавшихся в золе, и задумалась по-доброму, затем сочувственно вздохнула:

— Бедняги! Они не раз пожалеют, что нет «Юнион Джека», [5]когда его спустят…

— Мне кажется, они считают нас уже чем-то отжившим свое.

— Отжившим? — Салли удивленно изогнула красивую бровь. — Британский Гонконг — это — последний клочок Китая, где китайцам не позволяют творить беспредел. Никакого стука в дверь по ночам, никаких шишек-вояк, тайной полиции, голода. У них есть еда и шанс стать богатыми. Разве не так, Ай Пин?

— Так, Тай-Тай.

— Ну вот, убедились? Не о чем беспокоиться, проблема решится сама собой. Гонконг — самый богатый китайский город в мире. И Китай не сможет позволить себе роскошь разрушить его. Гонконг — их окно на Запад, их банкир, технологический наставник.

А кроме того, Пекин прекрасно понимает, что не сможет сам накормить еще лишние шесть миллионов в неурожайные месяцы. Нет, единственная реальная опасность переворота — мы заговорим друг друга до смерти, перемывая косточки.