Окно комнатки тетушки Чен выходило на кирпичную стену и висящий на ней электрический фонарь. При его свете она делала искусственные цветы, придумывая их из листьев, лепестков и стебельков, которые ей продавал какой-то человек, а затем покупал уже готовые букетики. Двоюродные братья и сестры отца, еще раньше бежавшие в Гонконг, быстро нашли его и принесли рис и поношенную одежду. Но отец уже достаточно окреп и мог помогать тетушке Чен делать цветы. Он уже дважды водил малышку в красивый храм Тинь Хао на Паблик-сквэр-стрит, где они зажигали душистые палочки в благодарность богине моря, спасшей их жизни. Потом появилась мать.

Она была даже красивее, чем помнила ее девочка: в пахучем ореоле цветов и сигаретного дыма, с глубокими, темными, как пещеры Шанхая, глазами — и такая же загадочная. Мать повезла ее на Стар Ферри. В этот удивительный полдень малышка увидела гигантские корабли в порту и дома-башни, сверкающие в лучах солнца, и первых в своей жизни — гуйло — призрачных людей с Запада. Они были смертельно бледными и пугающе большими — некоторые из них были вдвое выше отца, но мать не боялась их; а когда великан в белой форме заговорил с ней, она свободно защебетала в ответ на ломаном английском, без запинки выдохнув слова «маленькая сестричка» вместо «дочери».

Вскоре, к досаде и тревоге отца, мать стала сновать из дома и обратно так же часто, как и в Китае. Лежа на матраце с тетушкой Чен за задернутой занавеской, девочка просыпалась от их споров. Отец казался расстроенным, мать щедро сыпала новыми словечками.

—  Куда ты ходишь?

—  В Гонконге не обойтись без знакомства с нужными людьми, если хочешь, чтобы дела пошли на лад.

—  Кто этот друг?

—  Он потерял все. Так же как и мы, и начал с нуля. А теперь он ухватил за хвост удачу.

Девочка услышала, как у отца перехватило дыхание, и вспомнила его мужество в ту ночь, когда он оберегал ее и вел сквозь темноту. Она замерла, боясь ответа на вопрос, который не понимала.

—  Ты спишь с ним?

—  Что за чушь! Конечно, нет. Он просто поможет нам начать свое дело.

—  Но я же учитель!

—  Господи, ты что, не видишь, куда мы попали? Слава Богу, ты научил девочку английскому. Это дает ей шанс.

Однажды мать вернулась домой с будоражащими новостями, которые раз и навсегда изменили жизнь девочки. Ее друг договорился о месте для малышки в школе местной католической миссии — элитном учебном заведении, где дети китайцев изучают английский и другие дисциплины, необходимые для поступления в университет. Отец без конца занимался с ней перед вступительными экзаменами, которые она сдала успешно, и продолжал обучение до тех пор, пока не начались занятия в школе. И вот однажды теплым утром она бежала вниз по дороге в бледно-голубой юбке, которая была ей велика на полразмера, и тонкой белой блузке, неистово отстиранной и выглаженной тетушкой Чен, с ранцем, в котором она понесет домой книги.

— Счастливого пути — подальше от всего этого дерьма! — пыхтела ей вслед тетушка Чен.

Мать опять исчезла, и отцу пришлось искать работу. На том месте дороги, где земля тряслась у нее под ногами, она остановилась у раскрытого окна игрушечной фабрики и молча смотрела на отца, который согнулся у штамповального станка, выплевывавшего игрушечные грузовички из горячего металла. Его руки были такими худыми, что казались костями. Впервые она почувствовала приступ злобы к своей матери. Он работал на двух работах — на фабрике и поваром в ресторане, — потому что ее мать, которая никогда не работала в Китае, и здесь не будет работать даже на одной.

Тетушка Чен свернула с дороги и повела ее на улицы, которые становились все шире и шире, с сотнями гигантских разноцветных вывесок, сверкавших над тротуарами. Они втиснулись в очередь, ждавшую автобус. Огромный блестящий черный автомобиль остановился рядом с автобусной остановкой, и шофер в униформе распахнул дверь. Широкоплечий краснолицый гуйло вылез наружу, вслед за ним выпрыгнула маленькая девочка с белокурыми волосами, заплетенными в косички.

У гуйло были густые мохнатые бакенбарды и сверлящий взгляд, который, казалось, успел обшарить каждую пядь улицы. И хотя это жуткое видение прорычало низким голосом: «Ну-с, ваше высочество, пойдем-ка взглянем на клинику, для которой твоя мать заставляет меня выписывать чеки», бледнолицый ребенок схватил его волосатую руку с такой же радостью, с какой сама девочка-китаянка бежала к отцу.

Пораженная этой неожиданной встречей с богатыми гуйло, она уставилась на них. Женщина гуйло — гуйло, высокая, с рыжевато-коричневой кожей, — словно тигрица, шагнула из машины. Громко смеясь, она взяла девочку за другую руку, и на какой-то ослепительный миг показалось, все люди на тротуаре и даже машины замерли, и семья стояла в полном сборе — блистательное трио, победно смотрящее на свой Гонконг. Потом мать заметила затаившую дыхание, смотревшую на них во все глаза девочку.

— Дункан, дорогой. Посмотри, какой прелестный ребенок!

Буравящие голубые глаза пригвоздили девочку к тротуару.