У меня отсыхает язык. В моей голове никак не укладывается тихий и смиренный тон, которым она задает свой вопрос.

— Когда Карина рассказала мне о том, что он как-то сбил женщину, я не могла не представить его на месте того, кто сделал то же самое с Глебом. Это как-то автоматически в мозгу сработало. А потом, всякий раз, когда я смотрела на него, у меня вот здесь что-то дергалось, не спокойно было, — объясняет она, опустив ладонь на свою грудь. — И я… Я подумала, что, если это он? Если я так и не узнаю, кем было то чудовище, так почему бы ему не быть — Ильей? Ты был прав, всегда нужно говорить. Когда я рассказала тебе о Глебе, я задышала. А когда рассказала обо всем, что случилось в тот день Карине — меня покинула боль. И я уже свыклась с этой мыслью, поэтому… Скажи мне, это правда он?

— Да.

Острый подбородочек задрожал. Позволяю себе коснуться её прохладной руки и благодарю всевышнего, что она не пытается воспротивиться мне.

— Это он, — шепчет она сквозь тихие слезы. — И ты боялся, что я возненавижу тебя потому, что Илья — твой друг?

— Он был им.

— Ты этого боялся?

— Если бы ты была на моем месте, ты бы поняла мои страхи. И не смотрела бы на меня, как на идиота.

— Извини, просто мне сложно поверить в то, что ты можешь этого бояться. Я понимаю, что нам с тобой очень хорошо в постели, но всё, что больше этого — не для тебя и не для меня.

— Я так не думаю. Уже то, что я приготовил кофе в постель, причем кофе поганый, говорит о моих самых искренних чувствах и серьезных намерениях.

— Максимилиан, о чем ты? Мы знаем друг друга ровно неделю.

— Это была самая продолжительная неделя в моей жизни. День за тридцать. И я сказал, что люблю тебя. Где-то там, чуть выше всех этих не самых приятных разговоров.

— Максимилиан, не надо…

— Послушай меня! — подскакиваю я на ноги. — Пожалуйста, просто выслушай. Я знаю, что тот я из твоего прошлого — козел. Слепой, глухой и бесчувственный козел. И поверь, я был точно таким же ровно до той минуты, пока не увидел тебя в ресторане, поедающую те десерты с Кариной.

— Ты помнишь?

— А что ты так удивляешься? Уже то, что ты взглядом всю свою неприязнь на меня вылила, уже привлекло мое внимание. Но я хочу сказать другое… Мне никогда не хотелось знать о девушке больше, чем то, что позволяла понять её внешность. Я никогда тайком не дарил ей розы и даже понятия не имел, что это за желание такое. Меня не заботило её состояние, голодна она или нет, замерзла или жарко…

— Та роза была от тебя? — округляет она изумруды. — Ты серьезно?

— Слушай, тебя не поймешь. То слова не вытянешь, то не…

— Заткнешь?

— Именно. И если нам с тобой ты даешь только один процент, то я — все девяносто девять. И поверь, очень скоро эту несчастную единицу я украду у тебя. Я сделаю нашу сотку уже потому, что люблю…