Борги узнал ролик, который местный инженер снял нынче вечером под контролем Фогеля. Он тоже там присутствовал, но увидеть ту же сцену на телеэкране было как-то странно, и Борги вряд ли смог бы объяснить почему.
Бруно Кастнер показывал в объектив телекамеры фотографию дочери в рамке, сделанную во время богослужения. Девочка была в белом облачении, с надетым поверх деревянным распятием. Его жена Мария, с тем же распятием на шее, зачитывала с экрана сообщение:
– Анна Лу имеет рост сто шестьдесят семь сантиметров, у нее длинные рыжие волосы, которые она обычно завязывает в хвост. В день исчезновения на Анне Лу был серый спортивный костюм, кроссовки, белый пуховик и яркий рюкзачок.
Переведя дыхание, Мария посмотрела прямо в камеру, словно непосредственно обращаясь ко всем родителям, кто мог ее слышать, а может, и ко всем тем, кто мог знать правду.
– Наша дочь Анна Лу – девочка мягкая и деликатная, все, кто с ней знаком, знают, какое у нее доброе сердце. Она любит кошек и доверчива к людям. А потому сегодня мы обращаемся и к тем, кто не был с ней знаком в первые шестнадцать лет ее жизни: если вы ее видели или знаете, где она, помогите нам вернуть ее домой. Анна Лу, мама, папа и твои братья любят тебя. Где бы ты ни была, я надеюсь, что наши голоса и наша любовь дойдут до тебя. Когда ты вернешься домой, мы подарим тебе котенка, которого ты так хотела, Анна Лу, я тебе обещаю… Да хранит тебя Господь, моя малышка.
Борги заметил, что она много раз повторила имя дочери, хотя в этом и не было необходимости. Может быть, она боялась утратить последнее, что осталось у нее от Анны Лу.
В этот момент простая, никому не известная девочка, которая и не помышляла когда-нибудь появиться на телеэкране, и маленькое альпийское местечко под названием Авешот стали печально знаменитыми.
И Борги понял, что за смутное чувство он испытал, когда наблюдал за знакомой сценой так, словно никогда ее не видел.
Сработал телеэффект: жесты и слова обретали совершенно новый смысл.
Когда-то телевидение предлагало вглядеться в действительность, теперь же оно запускало обратный процесс: делало действительность плотной и осязаемой. Оно ее воссоздавало.
Сам не зная почему, Борги вдруг вспомнил слова, которые произнес Фогель, когда садился в машину после странных аплодисментов перед домом Кастнеров. Слова эти относились к отцу Анны Лу: «Этот человек просто умирает от желания что-то нам рассказать».
Борги и Каролина ждали девочку. А этот человек, Бруно Кастнер, на которого упала мрачная тень Фогеля, уже целых сорок восемь часов не знал, какой конец уготован его собственной дочери. Полицейского охватила неожиданная тоска, и он в тревоге спрашивал себя, неужели мир, где должна появиться на свет его девочка, настолько жесток?
Незадолго до полуночи в доме Кастнеров воцарилась тишина. Но тишина эта не имела ничего общего с покоем, ибо только подчеркивала пустоту, что вот уже сорок восемь часов как образовалась в доме. Теперь отсутствие Анны Лу стало осязаемым. Отец уже не мог его не замечать, как умудрялся делать весь день, избегая смотреть туда, где обычно устраивалась девочка: на ее стул, на стол, на кресло, где она любила сидеть, читая книжку или смотря телевизор, да, наконец, на дверь в ее комнату. Он восполнял отсутствие ее голоса другими звуками. Например, когда боль оттого, что больше не слышно ее болтовни, смеха или мурлыканья какой-нибудь песенки, становилась нестерпимой, Бруно Кастнер принимался что-нибудь передвигать в комнатах, чтобы шум заслонил пустоту и хоть немножко отвлек его от мучительной тишины.
Доктор Флорес прописал Марии успокоительное, чтобы она спала. Убедившись, что она приняла лекарство, Бруно пошел подоткнуть одеяла близнецам и задержался на пороге детской, наблюдая за их беспокойным сном. Мальчишки стойко держались, но по тому, как беспокойно они спят, можно было понять, что их тоже накрыла тревога. Весь день они с безразличным видом задавали вопросы, довольствуясь короткими уклончивыми ответами взрослых. Но за притворным безразличием скрывался страх узнать правду, к которой семилетний ребенок еще не готов.
Бруно Кастнер и сам не знал, какая она, эта правда, знал только, что она его очень пугает.
Кастнер уселся за обеденный стол. На нем снова были пижама и домашние тапочки. После визита полицейских он оделся по-уличному, сам не зная, куда собирается идти. За рулем ему становилось легче, спасала привычка к шоферскому труду. И он часами бесцельно кружил по горным дорогам, пытаясь найти хоть какой-нибудь след Анны Лу. На самом деле он убегал от тоски и от чувства бессилия, которые наверняка испытывает любой отец, не уберегший своих детей от беды.
И теперь, под конец этого бесконечного дня, он, хотя и очень устал, не был уверен, что удастся заснуть. Он опасался тех снов, что его ожидали, а снотворное принять не мог, потому что кто-то же должен охранять и дом, и семью. Хотя, наверное, это было бесполезно: ведь зло все равно нашло лазейку. И потом, оставалась возможность, что Анна Лу вернется или позвонит и избавит их от злых чар.
Он вошел в гостиную и взял из ящика альбом с семейными фотографиями, которые Мария с любовью собирала все эти годы.
На них его девочка была запечатлена с самых детских лет.
Вот она еще ползает, вот начинает ходить, вот он учит ее кататься на велосипеде. А вот целая серия снимков важных событий: первый день рождения, первое Рождество, первый день в школе… А вот еще: рождественские праздники, конькобежные соревнования… Целый хоровод счастливых воспоминаний. Но почему – уже сама мысль об этом казалась глупой – люди не снимают на фото скверные дни? А снимали бы – не отодвинули бы их в сторону, рассуждал Бруно.