— Ты меня вообще слушаешь? — Рей легонько хлопнула меня когтистой лапкой по носу.

— Что? — я перевел на нее взгляд.

— На все вопросы о себе отвечай, что ничего не помнишь. Тем более, что о прежней хозяйке тела ты действительно ничего не знаешь. И главное не ляпни, что ты не маленькая девочка, а тридцатилетний мужик в ее теле, иначе переведут в другую палату, но уже с мягкими стенами и направлением на лоботомию.

— Блин, да как же так?! — чуть не взвыл в полный голос я. — Ну ладно детское тело, но почему оно еще и женское?!

— С этим мы потом разберемся, а сейчас притуши-ка ты эмоции.

Спокойный голос драконессы и повторный шлепок лапкой по носу, на этот раз чуть более увесистый, вернули мне ясность мыслей. Я глубоко вздохнул и попытался привычным усилием отстраниться от эмоций.

— Мистресс, — Ми дернула ушком в сторону двери — сюда идут.

Дверь открылась и в палату зашли уже знакомый мне врач и женщина, назвавшаяся моей матерью.

«Ну надо же как все неудачно», — думал Синицын, шагая по коридору вслед за матерью проблемной пациентки. «И ведь ничто не предвещало. Хоть случай и редкий, но и описания и рекомендации существуют, да и методики лечения давно отработаны. Только не все об этом, как оказывается, знают. Ну что стоило этому молодому нормально описание диагноза посмотреть и подобрать другую наркозную смесь. В итоге, после удачной операции пациентка вместо того, чтоб через пару дней реабилитации получить свои рекомендации и освободить палату, начинает умирать прямо на операционном столе. Да, реанимационная бригада сработала на отлично, но привести ребенка в сознание так и не удалось. А папаша еще и скандал устроил, журналистов грозился привлечь. Пришлось оставить девочку в палате интенсивной терапии, а их всего три на всю больницу. Да и пустить туда родственников дежурить нельзя. И возразить нечего — действительно врачебная ошибка, за которую по головке не погладят. К счастью, вчера вечером девочка очнулась. А сегодня мамаша орет на все отделение, что с ребенком что-то не так».

Девочка сидела на кровати сжавшись в комочек и глядела на них огромными глазами. На щеках блестели мокрые дорожки.

Синицын нахмурился: «Странно, вроде вчера все было нормально. Хотя... Может стоило поговорить с ребенком, но после устроенного папашей скандала... да и вела она себя вполне адекватно, а сейчас чуть не трясется от страха. И ведь не только на меня, но и на мать смотрит с испугом». В голове у него мелькнуло нехорошее подозрение.

— Она говорит, что не знает меня и не знает, как ее зовут! — запричитала женщина.

Подозрение стало оформляться в уверенность.

— Выйдете. Я ее осмотрю.

— Я никуда не пойду, пока вы не объясните, что с моей дочерью!

— Вы ее пугаете. Подождите за дверью, пока я осмотрю вашу дочь, — с нажимом сказал Синицын.

Дождавшись, когда нервная мамаша выйдет, он сел на стул.

— Не нужно бояться. Ты в больнице, а я врач и мне нужно тебя осмотреть. А потом мы поговорим, хорошо?

Девочка кивнула и немного расслабилась.

— Ну вот и ладно. Тогда ляг ровно.