Медовый месяц они провели в Греции, и София, как любая новобрачная, присылала открытки родителям и сестрам: «Мы отлично проводим время. Жаль, что вы не с нами».
Но отец держался за свою месть. В следующие несколько месяцев никто не смел упоминать имя этой дочери в его присутствии, хотя он постоянно путался, называя их всех Софиями, и быстро поправлялся. Когда у Софии родилась девочка, его жена проявила характер. Он может лелеять свою обиду до гроба, а
В последнюю минуту отец сдался и поехал вместе с ней, хотя с тем же успехом мог бы остаться дома. На протяжении всего визита он был мрачным и молчаливым, вопреки всем стараниям Софии и ее сестер вовлечь его в разговор. Даже полный разрыв был лучше этой демонстративной холодности. Но София не сдавалась. На следующий день рождения старика она объявилась с маленькой дочерью: «Сюрприз!» Состоялось нечто вроде примирения. Сначала отец пытался пожать ее руку. Встретив отпор, он скованно обнял ее и под бдительным взглядом жены взял на руки внучку. С тех пор дочь каждый год приезжала на день рождения отца и со свойственным женщинам умением облегчала, штопала и латала задетые чувства. Тем не менее за всем этим по-прежнему скрывалась кровоточащая рана. Отец отказывался переступать порог ее дома. Они почти не разговаривали, отец отделывался все тем же дежурным тоном, каким обращался к зятьям.
Но сейчас приближался его семидесятый день рождения, и он согласился отметить юбилей в доме Софии. Крещение маленького Карлоса было назначено на утро, а вечером должна была состояться грандиозная вечеринка в честь папи Карлоса. Младшая сестра одержала триумф, собрав на выходные разбросанную по всему Среднему Западу семью. Но настоящим триумфом стало то, что Софии наконец-то удалось включить мужей в состав приглашенных. «Мужья идут, мужья идут!» – шутили сестры. София приписывала эту заслугу маленькому Карлосу. Мальчик открыл дорогу остальным мужчинам в семье.
Однако главным триумфом, которого младшая дочь желала больше всего, было торжественное примирение с отцом. София собиралась закатить старику незабываемый праздник. Она заранее распланировала, что они будут есть, где спать, как развлекаться. Беспрестанно звонила сестрам с каждым пустяком, чтобы узнать их мнение. По большей части они с ней соглашались: музыкальный ансамбль, бумажные колпаки, воздушные шарики, нагрудные значки с надписью: «Лучший папа на свете». Все избыточное, нелепое и полное беззаветной любви непременно должно было ему понравиться. София даже всерьез размышляла над тем, не нанять ли исполнительницу танца живота или девушку, которая бы выпрыгнула из торта. Но третья дочь, после развода ставшая феминисткой, заявила, что считает подобные вульгарные развлечения оскорбительными. Она готова была скинуться только на музыкальный ансамбль, а замужние сестры могут сложиться на девиц втроем, если хотят быть сексистками. С огромным терпением София готовила выходные, которые угодили бы всем. Будь она проклята, если они не повеселятся в ее доме в честь семидесятилетия старика!
В праздничный вечер семья поужинала рано, до приезда музыкального ансамбля и гостей. Каждая из дочерей произнесла тост за обоих Карлосов. Зятья называли большого Карлоса «папи». Маленький Карлос, напоминавший девочку в длинной белой крестильной сорочке, все время вопил, а его бедная мать, разрывавшаяся между подачей ужина, который она приготовила для всей семьи, и кормлением сына, не знала ни минуты покоя. Телефон не переставал трезвонить, родственники звонили, чтобы поздравить старика. Тосты, подготовленные дочерьми, постоянно прерывались. Но несмотря на это, глаза их отца неоднократно наполнялись слезами, когда его четыре девочки брали слово.
Сегодня он выглядел старым: каждый из прожитых семидесяти лет давал о себе знать. Возможно, его лицо потемнело от избытка вина, но седые волосы, брови и усы казались неестественно белыми. Впрочем, он немного воспрянул духом, получая подарки – технические новинки, книги и безделушки для письменного стола – от своих дочерей, а также адресованные «самому лучшему и любимому папочке на свете» открытки с длинными пожеланиями, каждое из которых старик хотел зачитать вслух.
– Не надо, папи, это же личное! – хором возражали обступившие его дочери, стараясь избежать огласки своих сентиментальных признаний и избавить друг друга от неловкости.
Жена подарила ему золотые часы. Третья дочь пошутила, что с такими подарками обычно отправляют на пенсию, но притихла под сердитым взглядом матери. Потом были мужские подарки – ремни и визитницы от зятьев.
– Как раз то, что мне нужно, – отец старался быть любезным.
Он сложил подарочные сертификаты и убрал их в карман, чтобы рассмотреть позже. Все зятья знали, что тесть бдительно следит, не проявят ли они равнодушия или корысти. Что до его дочерей, то даже после того, как их тосты были произнесены, подарки открыты и с помощью маленькой внучки убраны подальше, чтобы не мешали, – даже тогда дочери ощущали, что он ожидал чего-то еще, чего ему пока не подарили.
Вечеринка только начиналась, и у них была уйма времени, чтобы сполна одарить его тем, в чем отец нуждался в предстоящем долгом, одиноком году. Прибыл ансамбль – трое мужчин среднего возраста с седыми волосами, зализанными назад изрядным количеством геля и уложенными волнами. «Дэнни и его ребята» прислонили к камину афишу со своим названием. Один из них играл на баяне, другой – на скрипке, а третий, разносторонне одаренный, – на маракасах, треугольнике и при необходимости на барабанах. Они исполняли мелодии из кинофильмов, польку и просто знакомые композиции, которым можно было подпевать; все слащавые песни посвящались «папаше» или «его прелестной супруге». Отцу ансамбль понравился.
– Хороший выбор, – поздравил он Отто.
Вдоволь напившаяся и наевшаяся младшая дочь рассвирепела. Она прищурилась на своего улыбающегося мужа и положила ладонь ему на бедро. Можно подумать, Отто хоть пальцем пошевелил за все те долгие месяцы, когда она планировала этот вечер!
Начали прибывать гости. Многие рассказывали, как заблудились по дороге: темные окраины со множеством дворов и глухих переулков напоминали лабиринты. Неженатые коллеги Отто оглядывали комнату в поисках недавно разведенной сестры, о которой были наслышаны. Но в гостиной не оказалось женщины, чьи красота, остроумие и одаренность соответствовали бы дифирамбам, которые София расточала в адрес третьей по старшинству дочери Гарсиа. Впрочем, большинство этих друзей все равно были наполовину влюблены в Софию и выискивали в переполненной комнате ее одну.
На длинном столе красовался большой шоколадный торт в форме сердца с семьюдесятью одной свечой – лишняя свечка была добавлена на счастье. Внучка и ее тетушки пересчитали шуточные незадуваемые свечи и воткнули их диагонально поперек сердца. Позже они зажгли пылающую, негаснущую стрелу. Рядом с тортом располагался бар, и к полуночи, когда ансамбль снова разразился песней «С днем рождения, папаша!», все уже объелись и обпились.
Весь вечер гости то и дело играли во всевозможные игры. Ансамбль аккомпанировал игре в музыкальные стулья, но вынужден был умолкнуть, когда сломали два стула из столовой. Особенно разошлась третья дочь, вместо стульев садившаяся к мужчинам на колени. Отец сидел молча и осуждающе глядел на происходящее.
Постепенно он все больше замыкался в себе. В окружении дочерей, их мужей и элегантных, эрудированных, речистых друзей отец, казалось, начал осознавать, что он всего лишь старый приживал в их доме, поедающий их жареного ягненка и усложняющий им жизнь. Дочери почти слышали, о чем он думает. Когда-то он заплатил стоматологу, чтобы его девочкам выпрямили зубы, а в дорогих школах избавили от доминиканского акцента, но теперь отец больше ничего для них не значил. Каждый из присутствующих в этой комнате его переживет, даже придурковатые музыканты из ансамбля, похожие на мальчишек, – подумать только, они пробавляются, исполняя песенки на днях рождения! Разве они когда-нибудь смогут достаточно заработать, чтобы покупать своим дочерям нарядную одежду и отправлять их в Европу на лето? Неужели в мире не осталось нормальных мужчин? Все его зятья до единого – просто дети, это он понимал. Даже Отто, знаменитый ученый, всего лишь школьник с карандашиком, занятый делением в столбик. Новоиспеченного зятя он даже жалел: видел, что его волевая вторая дочка сломает ему хребет. Уже сейчас он делает ей массаж спины и бегает за сигаретами посреди ночи. Зато о дочерях можно не беспокоиться. Как, впрочем, и о жене. Миловидная и стройная, как девушка, она сидела, застенчиво улыбаясь, когда ей посвящали песню. Он отвел ей восемь, от силы девять месяцев вдовства: потом она найдет кого-то, с кем состарится на полученную после его смерти страховку.
Третья дочь придумала игру, способную расшевелить отца. Взяв одну из мягких детских пеленок, она завязала ему глаза и подвела к стулу в центре комнаты. Женщины зааплодировали. Мужчины сели. Отец притворился, будто не понимает, что они затевают.
– Мами, как играть в эту игру?