— Гусей, добытых сетью, наши женщины ощиплют и, разрезав на куски, сварят с собственным жиром…
Это повествование мне очень не нравится. Период охоты на гусей с сетями давно закончился, потому что линька у этих птиц проходит раньше. С другой стороны, угнать лодку, воспользовавшись нашей беспечностью эти люди могли легко. Вот и задал мне древний мир нешуточную головоломку. Смущает, что наши гости не ведут речи о возвращении долблёнки в обозримом будущем — просьба как-то не так сформулирована. Вроде как, отдайте насовсем. Хотя, это можно и уточнить.
Дожидаться завершения повествования о том, для чего нужна посуда, пришлось долго. Я трижды подал гостям палочки, обмотанные полосками поджаренного и даже слегка остуженного мяса, и тихонько вложил в каждую по кусочку «пластилина». Это оказалось несложно, потому что я отворачивался от едоков к нашему протомангалу, да ещё и немного разворачивал рулетик, подсаливая его и присыпая крошкой ароматных трав, чтобы «запутать» запах наркотика. То есть действия свои замотивировал и замаскировал. Кажется, заглотили они снадобье.
Конечно, чтобы разговор не прерывался, я спросил и о размере нужных горшков, и о том, как они должны звенеть, если не треснуты.
Понимаете, со мной явно во что-то играли. По каким-то дурацким правилам. Ну и я тоже играл, не понимая во что, и опасаясь сделать неправильный ход. Но, в любом случае, старался вывести детвору из-под неясной угрозы. И сохранить челнок.
Заснули мужчины через полчаса, когда до рассвета оставалось уже немного. Летом ночи здесь коротки. Основная часть нашей группы во главе с «учительницей» отошла на лодке от берега, а мы: Кит, Всхлип, Плакса и, догадайтесь кто ещё, пошли обратно по следу визитёров. Что-то мне подсказывало поискать ответы на возникшие вопросы в той стороне, откуда они прибыли.
Собственно, сначала, пока не рассвело, таились в прибрежных зарослях, потому что в потёмках распутывать следы плохо — легко пропустить что-нибудь важное. Ну а потом скользя неслышными тенями, принялись пробираться вглубь чащобы. Мы уже не младенцы и многое умеем. Однако, топать пришлось прилично, несколько километров.
А потом мы нашли бивни мамонта — сразу пару штук, связанных для транспортировки и уложенных на волокушу. Ох и тяжеленные, заразы!
Кит, старший из нас, сразу заключил:
— Охотники возвращаются с богатой добычей, но показывать её чужим боятся, чтобы не отобрали. И лодка им нужна насовсем, чтобы отвезти груз домой. Куда-то далеко. Если делать плот и плыть на нём, то это будет очень долго.
Вот и вся тайна. Пожалуй, мне нечего добавить к произнесённому. А вот насчёт того, что делать, я ни одной доброй мысли не имею. Пять крепких неандертальцев скоро проснутся и увидят, что лодка уплыла. Хотя, общий настрой у них, кажется, мирный.
К берегу мы вернулись другой дорогой, приняв левее. Оттуда, с открытого места, помахали нашим, дрейфующим неподалеку, и они подгребли, чтобы забрать «разведгруппу». Так мы и вернулись в стойбище Бредущих Бекасов, не приближаясь к оставленному шатру — это имущество я полагаю недостаточно ценным, чтобы рисковать ради него.
Когда я рассказал о нашей встрече с охотниками на мамонтов, Острый Топор сел в лодку и уплыл. Вернулся он через три дня пешком по берегу и ничего никому не сказал.
«Отдал лодку», — была первая мысль. Да, не всё я знаю об отношениях между древними людьми.
Челнок этот «вернулся», когда уже опали листья с деревьев. Откуда и как он появился — я не видел. Зато видел, как наши гырхи оставшуюся часть лета и половину осени ставили сети с неуклюжих плотов, что доставляло им массу неудобств. Такая вот тайна, покрытая мраком. Какая-то, неведомая мне солидарность с охотниками на крупного зверя. Или знак огромного уважения к ним. А у меня, между прочим, почти всё обезболивающее ушло на этот эпизод.
В одном из подмытых обрывов я наткнулся на крепко слежавшуюся глину. Она откалывалась брусками, которые ломались с лёгким звоном. Впрочем, при намачивании эти «камни» расползались как и положено. Ну да один из них, вырезав из него чёткой формы крошечный кирпич, я обжег в наскоро выкопанной в этом же обрыве печурке.
Отличная керамика получилась. Плотная, звонкая, крепкая. Кромкой скола — а образец я сломал, проявив заметное упорство — даже древесину можно было царапать. Поверхности расколов выглядели слегка зернистыми, напоминая излом инструмента из твёрдой стали. Я и с кремнем сравнил полученный образец на царапучесть, но до его твёрдости новый материал не дотягивал.
Ох и обрадовался я нежданной удаче. Скорее вылепил из найденной глины несколько чашек, просушил их хорошенько, и — в печь. Пока ждал результата, сомнения глодали меня всё сильнее — я ведь видел, что поверхность моих изделий выглядит не так, как у плиточек, которые были размочены для замеса. Да и растрескивание при сушке тоже было заметное — то там, то тут, или чешуйка отойдёт, или место как-то подозрительно выглядит. Хотя, признаюсь, месилось это крайне неохотно. Комки, опять же, долго не расходились, выскальзывая из пальцев.
Из печки я достал те же обломки, что и раньше у меня получались при обжиге кирпичиков ещё два года тому назад. Да и качество уцелевших фрагментов по свойствам напоминали обычный красный кирпич. Совершенно иначе звенели, легко крошились, если царапать дерево. Короче говоря — облом получился.
Вот тут-то я и призадумался.